Три часа между рейсами

— Он был полон, — упрямо заявил мистер Кэннон, — полон до самых краев.

— Да не суть важно, полон или пуст, — этот человек давно превратился в обузу.

— Взгляните вот на это, — сказал мистер Кэннон и положил мне на колени рукопись. — Мне надо сделать один звонок в Голливуд, а вы пока займите себя чтением и, может быть, тогда поймете. Он принес это вчера.

Это был рассказ. Читать его я начал с чувством неприязни, но уже через пять минут был захвачен сюжетом и совершенно очарован, восхищаясь мастерством автора и жалея о том, что Господь не даровал мне подобный талант. Кэннон закончил свои телефонные переговоры, но я не позволил ему оторвать меня от текста, а когда дочитал, в глазах моих — глазах матерого профессионального литератора — стояли слезы. Уверен, любой из американских журналов с радостью поместил бы эту вещь на первых страницах.

Впрочем, никто ведь и раньше не отрицал, что Финнеган умеет писать.

III

В следующий раз я посетил Нью-Йорк через несколько месяцев и — что касается офисов моего агента и издателя — очутился в гораздо более стабильном и безмятежном мире. Теперь наконец нашлось время спокойно обсудить плоды моих пусть не особо вдохновенных, но вполне добросовестных литературных трудов, посетить загородный дом мистера Кэннона и провести несколько летних вечеров с мистером Джеггерсом в ресторанчиках под открытым небом, где на зелень садов низвергаются огни нью-йоркских небоскребов, подобно застывшим в полете молниям. Финнеган был от нас далек, как Северный полюс, — собственно говоря, как раз там он и находился. Вместе с ним там была целая экспедиция — включая трех студенток-антропологов из Брин-Мора,[57] — так что ему представлялся шанс собрать массу интереснейшего материала. Финнеган планировал провести на Крайнем Севере несколько месяцев; и если я воспринял эту новость лишь как повод отпраздновать его отсутствие, то виной тому, скорее всего, моя завистливая и циничная натура.

— Мы все очень этому рады, — сказал Кэннон. — Это путешествие было как будто ниспослано ему свыше. Он уже терял вкус к жизни и остро нуждался в таком… в таком…

— Таком количестве снега и льда, — подсказал я.

— Вот именно, снега и льда. В последний раз он сказал нечто очень для него характерное: отныне все им написанное будет снежно-белым и слепяще-ярким, как льды под солнцем.

— Могу себе представить. Но скажите, кто финансирует его поездку? Когда я посещал Нью-Йорк в прошлый раз, этот человек был банкротом.

— О, на сей раз он поступил как истинный джентльмен. Он занял у меня кое-какую сумму и, полагаю, еще немного у Джорджа Джеггерса…

Он полагает, видите ли! Старый лицемер знал это чертовски хорошо.

— А перед отъездом он переписал на нас почти всю сумму своей страховки — на тот случай, если он не вернется, ведь такие путешествия связаны с риском.

— Ну еще бы! — сказал я. — Особенно если отправляешься в них с тремя студентками-антропологами.

— Так что мы с Джеггерсом имеем гарантии на всякий непредвиденный случай — все очень просто.

— Выходит, его поездку профинансировала страховая компания?

Он заметно смутился:

— Вообще-то, нет. Честно говоря, они там слегка расстроились, узнав о причине такого переоформления. Но мы с Джорджем Джеггерсом подумали, что, если он ввязался в такое предприятие с намерением впоследствии написать об этом книгу, наша поддержка себя оправдает.

— Лично я так не думаю, — сказал я довольно резко.

— Не думаете? — У него появился уже знакомый мне потерянный взгляд. — Что ж, должен признаться, мы колебались. В принципе, я понимаю, что это неправильно. Прежде мне случалось выплачивать авторам небольшие авансы, но потом я взял себе за правило этого не делать — и держусь правила до сих пор. За последние два года я нарушил его лишь однажды — ради женщины, оказавшейся в очень сложном положении. Ее зовут Маргарет Трэхилл, вы не знакомы? Кстати, она давняя подруга Финнегана.

— Я и с Финнеганом не знаком, если вы это забыли.

— Ах да! Вам следует с ним встретиться после его возвращения — если он вернется, конечно. Вам он понравится, обаятельнейший человек.

Вновь я уехал из Нью-Йорка, к своим воображаемым северным полюсам, и провел вдали от города лето и большую часть осени. А с первыми ноябрьскими заморозками я не без содрогания вспомнил о Финнегане, и все мои недобрые чувства по отношению к нему испарились. Какую бы добычу — литературную или антропологическую — он ни обрел в тех краях, досталась она ему нелегко. А чуть позже, на третий день моего очередного пребывания в Нью-Йорке, я прочел в газете сообщение о том, что он и еще несколько членов экспедиции пошли охотиться, когда у них иссякли запасы провизии, и пропали бесследно во время снежной бури, — Арктика получила очередную жертву.