Три часа между рейсами

Направляясь к выходу со студии, он остановился было у парикмахерской, но решил, что сейчас он слишком «на взводе», чтобы вытерпеть процедуру бритья. В этот момент от расположенного неподалеку помоста чистильщиков обуви до него донесся голос Дика Дейла:

— Мисс Хэтмен удалось найти копию вашего старого сценария, теперь он является собственностью компании.

Перед помостом стоял Э. Брансуик-Хадсон.

— Я не позволю использовать мое имя! — заявил он.

— Вот и прекрасно. Тогда я поставлю там имя мисс Хэтмен. Бернерс одобрил сюжет, теперь дело за наследниками Де Ковена. Не думаю, что они станут придираться, — какого черта, этот несчастный пастух все равно не смог бы продать свои мелодии! Вы когда-нибудь слышали о пастухах, требовавших гонорары от Союза композиторов?

Брансуик-Хадсон снял очки.

— Во мне сто шестьдесят три фунта… — начал он.

Пэт подошел поближе.

— Ну так вступай в армию, — презрительно сказал Дик Дейл. — Не собираюсь я с тобой боксировать, мне фильм делать надо. — Тут он заметил Пэта Хобби. — Привет, ветеран!

— Привет, Дик, — заулыбался Пэт и, прекрасно сознавая важность психологического момента, без промедления сделал свой ход. — Когда приступаем к работе? — спросил он бодро.

— Сколько с меня? — бросил Дик Дейл чистильщику, а после взглянул на Пэта. — Дело уже сделано. Я давно обещал Мейбл вставить ее имя в титры. Если появится толковая идея — заходи.

Он громко окликнул кого-то стоявшего перед парикмахерской и поспешил прочь. Хадсон и Хобби, два мастера слова, доселе не сходившиеся лицом к лицу, теперь уставились друг на друга. В глазах Хадсона блестели слезы.

— Литераторов здесь не жалуют, — сказал Пэт сочувственно. — Не стоит им сюда соваться.

— Кто же тогда будет сочинять сюжеты — эти недоумки?

— Да кто угодно, только не литераторы, — сказал Пэт. — Литераторы им не нужны. Им нужны писаки — вроде меня.

Пэт Хобби и гранит науки [168]

I

Уже начинало темнеть. Стены каньона Топанга круто вздымались по обе стороны шоссе. Нужно поскорее избавиться от этого груза. Брякающие звуки на заднем сиденье пугали. Не нравилось Эвелин это дело, совсем не нравилось. Не для таких вещей она сюда приехала. Потом она вспомнила про мистера Хобби. Он ей верил, он на нее положился — и она не могла его подвести.

Однако задача оказалась трудновыполнимой. Эвелин Ласкаллес выехала из каньона и теперь кружила по неприветливым окраинам Беверли-Хиллз. Сколько раз она сворачивала в тихие аллеи, сколько раз останавливалась у пустырей — и всегда появление какого-нибудь прохожего или гуляющей компании вгоняло ее в панику. А однажды сердце ее замерло от ужаса, когда мужчина, очень похожий на детектива, уставился на нее с явным интересом — а то и с подозрением.

— Он не имел права поручать мне такое дело, — говорила она себе. — Больше никогда не соглашусь. Так и скажу ему: больше никогда!

Тьма сгущалась буквально на глазах. Столь стремительного наступления ночи Эвелин Ласкаллес видеть еще не доводилось. Она повернула обратно — в каньон, к свободной и дикой природе, — проехала узкий коридор меж скал, подсвеченный пастельными тонами уходящего дня, и ощутила себя в относительной безопасности, достигнув поворота, с которого открывался вид на равнину внизу.

Здесь никаких затруднений не предвиделось. Сброшенные со скалы, эти предметы будут так же далеки от нее, как если бы улетели в другой штат.

Мисс Ласкаллес была родом из Бруклина. Она давно мечтала попасть в Голливуд и устроиться секретаршей на киностудию, но сейчас ей больше всего хотелось очутиться в родном доме и никогда его не покидать.

Однако надо разделаться с грузом — еще минуточку, пусть только проедет эта машина…

II

В то же самое время ее непосредственный начальник Пэт Хобби стоял перед студийной парикмахерской, беседуя с букмекером Луи. Завтра истекал месячный контракт Пэта, приносивший по две с половиной сотни в неделю, и тот уже начал испытывать чувство тревожной неопределенности, хорошо знакомое тем, кто постоянно балансирует на грани банкротства и нищеты.

— Четыре вшивых недели возни с дрянным сценарием — и это все, что я имел за последние полгода, — жаловался он.

— Как же ты живешь? — спросил Луи без особого интереса.

— Да я и не живу. Просто проходят дни, проходят недели. И кому какое дело до меня? Двадцать лет я провел здесь — и кому какое дело?

— Ты знавал и хорошие времена, — напомнил Луи.

Пэт проводил взглядом статистку в мерцающем парчовом наряде.

— Что было, то было, — сказал он. — И три жены было, и все, что душа пожелает.

— Это не на одну ли из своих бывших ты сейчас уставился? — спросил Луи, заметив, как Пэт провожает глазами статистку.

— Не-ет… Я не имел в виду эту штучку. В иные времена много таких кормилось за мой счет. Но не теперь — в сорок девять тебя и за человека-то не считают.

— Не прибедняйся, у тебя же есть милашка-секретарша, — напомнил Луи. — Послушай, Пэт, могу дать хорошую наводку…

— Нет смысла, — сказал Пэт. — Все мое состояние на сегодня — пятьдесят центов.