Три Черепахи

– Чемоданчик четко узнала. Портрет описала точно так, как и официантка. Он попросил налить двести коньяка, объяснил, что торопится, и за столик уже поздно было садиться. Ну она велела ему из мойки фужер принести, налила, он выпил, минералкой запил.

– Между прочим, откуда он деньги доставал, когда расплачивался? Бумажник у него был? Или как? Марат улыбнулся, довольный собой.

– Это я тоже догадался спросить. И официантка и буфетчица точно запомнили: просто из кармана вынимал, из правого брючного кармана.

Басков взял карандаш, вырвал из настольного календаря – откуда-то из апреля – неисписанный листок.

– Давай теперь посчитаем, – сказал он. Марат поднялся со стула, встал у него за правым плечом.

– Предположим, в буфете пил он пятизвездочный коньяк. Сколько это будет?

– Там же с наценкой. Сто граммов – трешник.

– Так. Пишем: шесть рублей. Плюс четыреста граммов водки по рубль двадцать. Пишем: пять рублей. Кладем на закуску два рубля, плюс – на чай. Итого – четырнадцать. Что же получается?

– А что, Алексей Николаевич? – не понял Марат.

– Протокол осмотра места происшествия читал?

– Читал.

– Сколько там у него в карманах денег нашли?

– Рубль, кажется.

– Вот именно – всего лишь рубль, один целковый.

А должно быть по крайней мере десять. Ведь он с официанткой четвертным расплачивался. Так?

– Так, Алексей Николаевич.

– Тебе это ни о чем не говорит?

– Обчистили до копейки. Значит, нападение с целью ограбления?

– Ну, сам понимаешь, игра с паспортом тут, наверно, не последний момент, но деньги нападавшему тоже нужны были.

Марат заговорил тихим, словно извиняющимся голосом, как делал всегда, когда осмеливался выдвигать собственные соображения.

– Алексей Николаевич, а если предположить, что никакой игры с паспортом не было? Может, он сам его присвоил…

Басков взглянул на Марата с любопытством.

– Предположить, конечно, можно, да нам с тобой лучше от этого не будет… Все равно личность установить надо, личность… И Балакина разыскать… И этого Чистого…

Марат задумчиво покивал головой.

– Да-а, тяжелый случай.

– Бывает хуже, но редко. А главное, дорогой мой Марат, тут есть какая-то особая тайна, и просто так ее не ухватишь.

Басков достал из сейфа дело Балакина, дал его Марату.

– Вот почитай-ка одно место. Про татуировки. Еще одну черепаху найдешь… Это, брат, загадочка первый сорт…

Марат читал, а Басков ходил из угла в угол.

– Вот это да! – восхищенно воскликнул Марат, дойдя до черепахи. – Это же целый… целая… – Марат никак не мог подобрать нужного слова. Наконец нашел: – Это же целая головоломка.

– И опять же нам не легче, – сказал Басков, убирая дело. – Ладно, Марат, иди гуляй. До понедельника…

Было без двадцати девять, когда Басков вышел на улицу и пешком отправился домой. Начинало смеркаться, но жара еще не спала, дышалось на асфальте тяжело, и шел он неторопливо, так что к себе на Новослободскую попал к девяти.

Разделся, постоял под душем. Потом вскипятил чайник, заварил свежего чаю, открыл банку домашнего, еще прошлогодней варки, черносмородинового варенья и только собрался предаться желанному чаепитию, как зазвонил телефон.

Говорила старшая смены из телеграфного зала Нина Александровна:

– Извините, что беспокою, Алексей Николаевич. Только что получили телеграмму. По-моему, вам интересно будет.

– Сейчас приеду.

Он все-таки выпил большую кружку чаю, прежде чем отправиться на Петровку.

Телеграмма пришла из одного большого зауральского города, от начальника областного управления внутренних дел:

«Есть основания полагать, что могу быть полезен установлении личности пострадавшего имеющего татуировку виде черепахи. Близко знал Балакина Александра Ивановича. Полковник Серегин».

В ответ была отправлена телеграмма за подписью заместителя начальника ГУВД Мосгорисполкома генерала Виктора Антоновича Пашковского. Она гласила:

«Ждем понедельник. Просим позвонить майору Баскову…» – и дальше номер домашнего телефона Баскова.

Глава 2. ТРЕТЬЯ ЧЕРЕПАХА

Строго рассуждая, родословная решительно всех людей на свете, будь то короли или обыкновенные землепашцы, растет из одного корня. Он уходит в глубину веков, а если все же допустить, что прародителями человеческими были Адам и Ева, то у коронованных особ вообще нет никаких оснований чваниться своей родовитостью. Самое большее, чем они могут гордиться, – так это предприимчивостью своих ближайших предков, умевших делать карьеру. А если принять во внимание, что карьеры венценосцев, как правило, делались с применением весьма сомнительных средств, то их потомкам более приличествовало бы не гордиться, а испытывать острый стыд, однако этого почему-то не бывает.

Большинство честных, работящих людей знают свою родословную в лучшем случае до прадеда и прабабки, но это вовсе не означает, что все они – иваны, не помнящие родства. Это означает, что их личная родословная растворена в истории народа. А общая народная память надежнее любых метрических выписок. У Твардовского очень верно сказано: «Мы все – почти что поголовно – оттуда люди, от земли, и дальше деда родословной не знаем: предки не вели…»