Три Дюма

Обычно Дюма приглашал своих сотрудников в отдельный кабинет первоклассного модного ресторана и угощал фантасмагорическим ужином. Когда столы были убраны, за кофе (которого писатель не пил; несмотря на гомерические излишества своих героев, Дюма был очень воздержанным человеком: не курил, не пил ни вина, ни даже кофе) Дюма, воодушевляясь, рассказывал своим друзьям какую-нибудь романтическую повесть, которую, распределив ее главы между собой, они должны были потом изложить на бумаге. Этот устный черновик писателя имел для него огромное значение, — недаром Дюма обладал чудовищной памятью и помнил свои произведения (по крайней мере написанные в этом году) почти наизусть. Все словечки, рождающиеся при устном рассказе, все жесты, весь динамический стиль повествования, все мелодраматические эффекты, появляющиеся иногда лишь на мгновение, — все вновь возникало перед автором, когда он, после того как все было написано и отдельные части сведены воедино, брал огромный карандаш и редакторской рукой проходился по рукописи. Он вычеркивал отдельные сцены, писал черновики новых, правил слишком причесанный стиль своих сотрудников и там, где нужно, вписывал маленькие сценки, которые, как бенгальским огнем, освещали все произведение.

Так рождались романы, в которых в каждой строчке была видна неповторимая индивидуальность Дюма — кто бы ни помогал ему над ними работать. И верным было мнение современников писателя: «Маке был только каменщиком, Дюма же — архитектором…» И сам Маке после всех ссор и судебных процессов писал: «Пока я жил на свете, я был чрезвычайно счастлив и крайне польщен честью числиться сотрудником и другом самого блестящего из французских романистов».

Признать Дюма подлинным автором почти всех подписанных его именем романов мы должны даже в тех случаях, когда он использовал (часто по-своему) готовые образцы и широко черпал материал из чужих произведений. Ведь бродячие сюжеты всегда считались ничьей собственностью, пока они не попадали в руки гениев или даже просто талантливых людей. А то, что Дюма был талантлив, не отрицали даже его враги.

Но Моруа не враг — он друг Дюма, может быть, и того самого Дюма, каким он представляется лично мне. Поэтому вполне оправдано появление на русском языке книги «Три Дюма»: ведь советской биографии прославленного французского писателя никто еще не написал, а книга Андре Моруа — лучшее из того, что опубликовано во Франции. Книга, написанная сверкающим пером большого мастера.

В этой книге автор адекватен своему герою: как бы он ни скрывал этого, как бы ни стыдился, он также великий труженик. И пока читатель читает «Три Дюма», Андре Моруа продолжает писать. Вот его последний портрет: он, как всегда, сидит за своим большим письменным столом. Удлиненное лицо с твердо сжатым ртом и широко прорезанными глазами, коротко подстриженные усы, гладко зачесанные седые волосы. Общий облик аристократический и несколько аскетический. Его взгляд устремлен вперед. Мы знаем, что там, за окнами, — плавное течение Сены, на берегу которой стоит дом, расположенный в Нейи, пригороде Парижа. За спиной писателя полка, на которой теснятся многие сотни, если не тысячи, книг на множестве языков — плоды его труда и вдохновения…

Автор, первый из буржуазных биографов, не умолчал еще об одном. Александр Дюма всегда хотел быть близким ко всем революционным движениям своего века: будь то Великая революция, в которой участвовал его отец, революции 1830 и особенно 1848 года. В этом также одна из сильных сторон книги Андре Моруа.

Конечно, советский писатель, вне зависимости от его таланта и творческой индивидуальности, написал бы книгу о трех Дюма иначе, чем Моруа. Советский читатель куда меньше знает романы Дюма, чем французский, и почти совсем не знает его драм. У нас совсем нет исследований творчества Дюма, на которые молчаливо ссылается французский биограф. Поэтому в этой гипотетической книге было бы немало глав о творчестве Дюма. Это, вероятно, сделало бы книгу более скучной, но и более точной. Но, главное, в центре работы советского исследователя стоял бы не Дюма-человек, а Дюма-писатель, неотделимый от человека. В нашей биографической литературе мы меряем каждого героя — или по крайней мере стараемся это сделать — мерой того подвига, который он совершил — в литературе, в искусстве, в науке — и из-за которого стал бессмертным Советский писатель ни на минуту не забывал бы, что при всех слабостях, противоречиях, непоследовательности и ошибках Александр Дюма был большим писателем и великим тружеником.

Внешняя пышность и пестрая мишура, в которую он так по-детски любил рядиться, не должны заслонять от нас подлинного лица писателя. Торжественные приемы, витиеватые речи, обильные обеды, встречи с великими мира сего, суды с издателями, ссоры с сотрудниками — все это было мишурой, которая забавляла, льстила самолюбию, но занимала лишь очень малую долю его жизни.

Александр Дюма становился самим собой лишь за своим девственно белым письменным столом, перед стопкой разноцветной бумаги, с гусиным пером в руках.