Три дня и вся жизнь

Глядя, как камера двигается по главной улице, через площадь, мимо бакалейной лавки, мимо школы, Антуан почувствовал, что ему не хватает воздуха…

Камера приближалась не к дому Реми, а к его дому.

И искала она не пропавшего ребенка, а его.

Наконец на экране появилась их улица, дом Мушоттов с выкрашенными на английский манер бледно-зелеными ставнями, потом сад Дэме. Стараясь материализовать и подчеркнуть пустоту, вызванную отсутствием маленького мальчика, оператор сделал обзор местности, задержался на качелях, чтобы отметить заброшенность, потом на садовой калитке, которую ребенок, вероятно, толкнул, чтобы выйти…

Панорамный план захватил часть сада Куртенов, и Антуан стал ждать, когда камера сфокусируется на их доме, пройдется по фасаду, поищет его самого и наконец найдет возле окна. Приблизится – и в довершение даст крупный план его лица: «А вот мальчик, который убил Реми Дэме и закопал его труп в лесу Сент-Эсташ, где жандармерия обнаружит его уже завтра с самого утра».

Антуан инстинктивно отступил назад и бросился в свою комнату, чтобы спрятаться.

Госпожа Куртен вернулась из города с покупками. На сей раз поход по магазинам занял у нее в три раза больше времени, чем обычно. Антуан слышал, как она разгружает в кухне сумки. Потом мать поднялась к нему. Лицо у нее было напряженное.

– Арестовали не учителя коллежа…

Антуан оторвался от своих трансформеров и посмотрел на мать.

– …а господина Ковальски.

7

Арест колбасника потряс госпожу Куртен и ее сына.

Антуан упрекал себя за подобные мысли, но ничего не мог с собой поделать: если господина Ковальски признают виновным – он не задавался вопросом, как это возможно, – если бы Ковальски объявили виновным, он переживал бы меньше, чем если бы это был кто-то другой. Мать всегда страдала, что ей приходится на него работать, у него была дурная репутация и отвратительная рожа. Поиски, которые ничего не дали, пруд, в котором ничего не выловили, сейчас вот арест Франкенштейна… Антуан вообразил, что, возможно, теперь этот кошмар прекратится, что он окажется в безопасности. Но оставался Тео, чьи гнусные намеки могли навести на него. Как далеко он пойдет? А что, если он расскажет отцу? Или жандармам?

Антуан злился на себя, что поддался приступу гнева и подрался с Тео. Надо было не обращать внимания, он сглупил.

– Кто бы мог подумать, – пробормотала госпожа Куртен. – Господин Ковальски…

Она была заметно взбудоражена новостью.

– Ты его никогда не любила, – сказал Антуан. – Тебе-то что?

– Да, конечно! И все-таки… Когда лично знаешь человека, это совсем другое дело.

Она помолчала. Антуан подумал, что она пытается представить себе, как этот арест может повлиять на ее жизнь, на ее работу. Она выглядела озабоченной.

– Будешь работать в другом месте. Ты же постоянно жаловалась, вечно не хотела идти туда.

– Да что ты говоришь? Ты думаешь, так легко найти работу?! – Она рассердилась. – Расскажи это рабочим, которых господин Вейзер сократит первого января!..

Вот уже несколько недель, как над Бовалем нависла угроза сокращений. Когда его спрашивали, господин Вейзер отвечал уклончиво. Он еще не знает, это зависит от многих обстоятельств, следует дождаться триместровых отчетов… Рабочие отмечали, что в последние два месяца заказы сыпались один за другим. Но так бывало каждый год перед Рождеством. Господину Вейзеру пришлось снова взять на работу сокращенных три месяца назад рабочих. Даже господин Мушотт вышел на несколько недель. Но компенсировало ли это потери осеннего кризиса, когда количество заказов резко снизилось? Никто в таких делах ничего не понимал.

Антуан частенько размышлял, действительно ли его матери так уж необходимо работать. Вот уже пятнадцать лет она проклинает господина Ковальски. Чтобы заработать сколько? По правде говоря, Антуан об этом ничего не знал, но точно не бог весть что. Разве они такие уж бедные? Госпожа Куртен никогда не жаловалась на алименты, которые получала от бывшего мужа. «Во всяком случае, что касается денег, он ведет себя корректно», – иногда говорила она, хотя Антуан не понимал, в чем еще она может его упрекнуть.

– Ну ладно, это еще не все, – наконец сказала она, – теперь тебе надо подготовиться.

Но она имела в виду что-то другое.

В тот год, в порядке очередности среди близлежащих городов, рождественская месса должна была проводиться в Бовале. Она была намечена на половину восьмого вечера, потому что кюре предстояло проделать немалый путь, чтобы потом провести еще шесть служб в департаменте.

Отношения госпожи Куртен с религией были осторожными и практичными. Из осмотрительности она послала Антуана изучать катехизис, но не настаивала, когда он заявил, что не хочет больше туда ходить. Сама она посещала церковь, если нуждалась в помощи. Бог был для нее кем-то вроде дальнего соседа, с которым приятно иногда встретиться и время от времени не зазорно попросить о небольшой услуге. Госпожа Куртен посещала рождественскую мессу так, словно наносила визит престарелой тетушке. В этот полезный религиозный обычай она вносила и некую долю конформизма.