Никто не знал, что сейчас произойдет. Антуан, хотя и сидел далеко, физически ощутил отчаянную силу, исходившую от господина Дэме, когда тот поднял голову и посмотрел на присутствующих. Антуан не мог не взглянуть на господина Мушотта, который после того случая на фабрике, когда господин Дэме отвесил ему пощечину, испытывал к отцу Реми лютую ненависть. Правду сказать, из-за своего нрава господин Дэме снискал в Бовале исключительно скандальную славу. И все же, видя его нынешнее состояние, первый ряд пришел в неожиданное волнение, кое-кто поспешно вскочил, чтобы освободить место на скамье, и постарался по краю центрального прохода пробраться вглубь храма. Семья Дэме расположилась в первом ряду. Прямо перед совершающим богослужение священником.
Когда родители Реми пропали из поля зрения Антуана, Эмили обернулась и со странной настойчивостью уставилась на него.
Может, это вопрос? Что она знает?
Антуан лихорадочно пытался понять смысл ее взгляда, но она уже отвернулась. Или это послание? Что она хотела ему сказать?
Девочка была непривычно молчалива, когда Тео произнес: «Они знают, где искать труп».
Антуан машинально бросил взгляд на двери церкви.
«У них есть доказательства…»
И тут его словно осенило: Антуан понял, что Эмили взглядом советовала ему убираться отсюда.
Бежать! Точно! Они ждут окончания рождественской службы, чтобы арестовать его. Он попал в ловушку. Снаружи все будет оцеплено жандармами…
Антуан замешкается в толпе прихожан, топчущихся у выхода. Постепенно все начнут озираться, ища взглядом, что бы могло стать причиной прибытия к храму в такое время, в Рождественскую ночь, сил правопорядка. И вскоре Антуан один пойдет по центральному проходу, все расступятся, чтобы пропустить его…
Поднимется крик…
Ему не останется ничего, кроме как сдаться жандармам или ждать, когда позади него раздадутся приближающиеся тяжелые шаги господина Дэме. Антуан обернется. Отец Реми прижмет приклад своего ружья к плечу и нацелит дуло ему в лоб.
Антуан вскрикнул, но его голос заглушил чей-то вопль.
Реми!
Со скамьи в первом ряду поднялась Бернадетта. Она звала своего ребенка. Валентина потянула мать за рукав, и та медленно опустилась на место.
Пораженная этим возгласом, госпожа Керневель прекратила играть, пение хора потонуло в неразберихе.
И тут раздался голос господина Мушотта, ему тотчас стал вторить орган, и хор решительно подхватил прерванное песнопение, призывая всех сплотиться и не допустить смятения.
Кюре продолжал богослужение, благосклонно принимая каждое событие: приход семьи Дэме, запинки органа и хора и прочее – с едва заметной улыбкой, выражавшей его ликование оттого, что Господь доверил ему являть моральную стойкость перед собравшимися, явно теряющими ориентиры. Хаотическое течение церемонии подтверждало потребность его паствы обрести в нем брата, отца, который указал бы ей путь. Не в силах справиться с обстоятельствами, которые выходили за рамки их сознания, прихожане следили за мессой с безропотностью обреченных.
Антуан успокоился: нет, арест детоубийцы не стали бы откладывать, если бы все было ясно и очевидно. Посылают жандармов и задерживают виновного. Что же до заявлений Тео, он всего лишь старался не потерять лицо. Даже намеки, которые он делал накануне, были опровергнуты важной информацией – арестом Франкенштейна. Антуан знал, что колбаснику из Мармона не в чем сознаться, надолго его не задержат. А что будет потом?
Находясь во власти Божественной воли, которую он должен был донести до присутствующих, молодой священник, полагавший, что владеет вниманием аудитории, степенным, серьезным голосом приступил к проповеди.
Разумеется, он знал, что́ со вчерашнего дня происходит в Бовале (он слыл самым информированным человеком в кантоне). Он был знаком с маленьким Реми, который вместе с матерью посещал воскресную службу (ее супруга он видел гораздо реже). В тот рождественский вечер он, вероятно, считал мальчика кем-то вроде ангелочка. Кюре смотрел на сидящих в первом ряду родителей. Лица сидевших вокруг них были столь суровыми и горестными, словно их переживания передались всей пастве. Он был потрясен, осознав, что ни в ком не увидел той радости, которую должно было бы вызвать явление в мир младенца Иисуса.