Три дня одной весны

Обернувшись на голос, он увидел своего дядю — Аскарова, младшего брата отца; раскрыв объятия и улыбаясь, шел он к айвану.

Фируз поднялся навстречу.

— О, Фируз! — басил Аскаров. — Богатырем стал, с завистью гляжу на тебя! Молодец, молодец!

Из кухни показалась тетушка Шарофат.

— Добро пожаловать, дядя Фируза!

— Будьте счастливы! Сын ваш вернулся, поздравляем!

— Спасибо, дядя Фируза. Пожалуйста, проходите, садитесь повыше.

— Да, вернулся племянник, а нас даже не известили. Случайно оказался на вашей стороне села, встретил брата, от него и узнал.

— Хотели завтра кого-нибудь к вам послать, — оправдывалась тетушка Шарофат.

— Ладно, сестра, ничего. Вот я сам и пришел, избавил вас от беспокойства.

— Очень хорошо, что пришли, дядя Фируза, считайте, дом этот ваш…

Тетушка Шарофат, усадив Аскарова, извинилась и ушла за дастарханом. Гость снял новую капроновую шляпу, вытер платочком взмокшую полоску из кожи внутри, посмотрел, куда положить шляпу, и положил ее перевернутой, чтобы не согнулись поля, на подушку. Довольный собой, обернулся к Фирузу.

— Ну, рассказывай, как служилось?

— Спасибо, неплохо, — ответил Фируз смущенно. Он всегда смущался, разговаривая с дядей, может, от того, что тот обращался с ним несколько свысока и будто подтрунивал; Фируз часто не мог понять, говорит тот серьезно или шутит.

— Да-а, — протянул Аскаров, точно взвешивал, сколько правды содержится в ответе племянника.

— Как вы сами? Как янга[54], Абдурахим и Абдумалик?

— Слава богу, все хорошо. — Дядя умолк, затем, легко вздохнув, как очень счастливый человек, у которого нет причин жаловаться на жизнь, продолжил: — Дела у твоей янги, братец, большие. Недавно стала заслуженной учительницей. Не устает трудиться. Зарплата больше трехсот… А Абдурахим мой, сам знаешь, в Ленинграде, третий курс заканчивает. Не забыл название его факультета?

— Нет, — засмеялся Фируз, — физический.

— Да, физический, — подтвердил Аскаров. — Что я тебе скажу: в наше время дела физиков превосходны. Все большие дела, к примеру, начинаются с этой самой физики… Теперь об Абдумалике. Он тоже в прошлом году стал студентом политехнического в Душанбе, на архитектурном факультете. Очень трудно было поступить на архитектурный, однако  м ы  приложили все силы и помогли… Ну вот, о янге твоей сказал, о братьях тоже. Теперь расскажу о себе. Здоровье мое неплохое, два месяца как сижу дома — стал, значит, пенсионером. Так что, сам понимаешь, дядя твой уже два месяца как не председатель сельсовета. Что скажешь на это?

— Хорошо ведь…

— Хорошо?!

— Разве нет?

— Конечно, хорошо! Однако все же, что стал пенсионером, не так уж хорошо. Почему? Потому что, кажется мне, очутился чуть в стороне от важных дел. За два месяца это стало мне ясно. Да… я пришел к выводу, что, если человек находится на посту, с ним даже здороваются по-иному. Ну ладно, все это ничего… легко исправить. Когда провожали на пенсию, мне в райкоме сказали, что, если, мол, соскучитесь от безделья, найдем для вас подходящую работу. Что скажешь на это?

Фируз только улыбнулся.

Тетушка Шарофат меж тем принесла лепешки, сладости и чай.

— Пока будет готов плов, подсластитесь чайком, — пригласила она и, потирая поясницу, осторожно спустилась по ступенькам айвана во двор.

Приняв из рук Фируза пиалу с чаем, Аскаров испытующе глянул на племянника и сказал:

— Вот и вернулся ты, отслужил свое… Чем теперь станешь заниматься? План какой-нибудь имеешь?

Фируз, понимая смысл вопроса, чертыхнулся в душе: «Опять старый разговор начинается!» Однако переспросил наивно:

— Какой план, дядя?

— Я говорю о плане, касающемся твоей специальности, твоего будущего. О плане, который постепенно привел бы тебя к какому-нибудь хорошему посту, сделал бы человеком.

— Моя специальность известна мне и без плана, — ответил Фируз, тоном стараясь смягчить смысл сказанного. — Если буду жив-здоров, и будущее от меня не уйдет…

— Кажется, произнося слово «специальность», ты имеешь в виду работу тракториста? — недовольно прервал Аскаров.

Фируз думал о том, почему дядя, никогда всерьез не интересовавшийся им самим, так настойчиво, не в первый уже раз заговаривает с ним об устройстве жизни — в своем, конечно, понимании…

«Какая ему польза от моей учебы? И в чем выгода, если останусь здесь? Понятно, сейчас без хорошей специальности далеко не уйдешь, я и не спорю ведь с ним. Однако он не хочет понять, что на мне долг человеческий, сыновний. Как оставлю мать на пять-шесть лет? Для одинокой ли своей старости растила она меня, после того как спасла от смерти сразу после рождения? И могу ли я оставить отца? Какими глазами буду смотреть на них? А ведь они стали прихварывать. Может и так случиться — приеду с учебы, а смотреть-то уж и не на кого…»

— Почему не отвечаешь? Или, может, опять задумал трактористом заделаться? — недовольно спросил Аскаров, протягивая ему пустую пиалу.

Фируз наполнил ее, поставил перед дядей.

— Работать трактористом разве так уж плохо?

— Думаешь, другие профессии перевелись?

— Нет, почему… — улыбнулся Фируз. — Могу стать и шофером — в армии полтора года за баранкой сидел.