Три дня одной весны

— Воды мало, — вздохнул Латиф. — В прошлом году несколько раз воду привозил. Все равно осыпалась. Спасибо дяде, — повернулся он к отцу Эраджа, — посоветовал снегозадержание устроить. Я так и сделал. Теперь сам видишь…

Хамид сел в машину.

Отец обнял Эраджа и дрожащей рукой сунул ему в карман четыре двадцатипятирублевые бумажки.

— Не отказывайся. Не обижай меня. Купишь себе что-нибудь к осени.

Впервые Эрадж не нашел в себе сил отказаться. Он не знал, куда деваться от стыда. Да еще Хамид видел эту сцену.

Машина тронулась. Эрадж смотрел в окно. Непрошеная пелена заволокла глаза. Он смутно видел, как улыбающийся Латиф машет ему рукой, а рядом с ним маленький, сгорбленный старик — его отец — шепчет что-то в сложенные лодочкой ладони.

Эрадж уезжал из Чорчинара, оставляя самых дорогих ему людей: отца, брата, сестру, Латифа… С Латифом они вместе росли. Все десять лет в школе сидели за одной партой, делились нехитрыми мальчишескими тайнами. И отец Эраджа был для Латифа дороже родного отца, потому что его настоящий отец бросил их с матерью, когда ему не было и трех лет. А как они мечтали вместе поступить в университет! Но Латиф не мог оставить тяжелобольную мать и пошел работать в колхоз…

Хамид резко остановил машину.

— А ну-ка посмотри, что там с задним колесом.

— Каким колесом? — не понял Эрадж.

— Правым.

— Я в этом ничего не понимаю.

— Я тебя очень прошу, выйди и посмотри, — сказал Хамид неестественным, просящим тоном.

Эрадж обошел машину, нагнулся к запыленной покрышке.

— Иди сюда, — закричал Хамид. — Нашел!

Эрадж вернулся.

Лицо Хамида сияло.

— В бардачке нашел, — кричал он, тряся пачкой десятирублевок. — Садись скорей.

Эрадж не знал, что думать. Ему показалось, что Хамид сошел с ума. Зачем нужно было перекладывать деньги из кармана в этот, как он сказал, «бардачок»? Что за идиотская затея?

Он с силой захлопнул дверцу и отвернулся к окну. Хамид развернул машину и на предельной скорости помчался обратно.

— Надо же быть такому дураку. Под газетой лежали, — деланно радовался Хамид.

Завизжали тормоза. Отец с испуганным лицом наклонился к окну.

— Что забыл, сынок?

Хамид выскочил из машины, бросился к Латифу.

— Вот… нашел. Под газетой лежали, а я и не заметил. Спасибо тебе.

Он сунул Латифу деньги.

— Ну что вы… — запротестовал тот.

Но Хамид уже сидел за рулем. «Москвич» даже не рванул, а прыгнул с места. Эраджа отбросило назад, а потом вперед, да с такой силой, что он едва успел упереться руками в ветровое стекло.

— Эх, моя лошадка! — расхохотался Хамид.

Клубы пыли вспорхнули по обеим сторонам машины. Холмы и деревья, как заводные, побежали назад. Горячий ветер грозно гудел за окнами.

Хамид вдруг громко запел:

Пшеницей будешь ты, что из земли взойдет,
А я самой землей, питающей твой всход.
К пшенице жнец придет, но, может быть, на землю
Хоть зернышко одно случайно упадет…

Промелькнула огромная чинара, под которой Эрадж однажды уснул и проспал до самой ночи. Потом он с трудом добрался до дому. Обрадованная мать расцеловала его, а отец надавал подзатыльников и целую неделю не выпускал из дому.

— Ты знаешь, дорогой, — повернулся к Эраджу Хамид. — Если соберешься через неделю, возьми меня с собой. Я ведь так и не видел твоего селения. Захватим запаску на всякий случай, поедем в город. А?.. — хлопнул он его по плечу и засмеялся.

— Бери уж сразу две, — сказал Эрадж и улыбнулся.

1972

Перевод А. Богатырева.