Три дня одной весны

Фируз почувствовал, что злится не только на директора и на этих нагловатых подвыпивших парней — Насира и Салима, но и на самого себя. Конечно, кому приятно смотреть, как унижают старого человека… Но что он мог сделать, чем помешать? И откуда только берутся такие — вроде Насира и Салима? Ведь пока не обсмеют, не обхамят, не унизят кого-нибудь, словно чувствуют себя обиженными жизнью, будто день прожит зря, и сон им будет не в сон… Почему так? Ведь оба они, как и он сам, и Сафар, и Назокат, и другие, выросли здесь, у подножия этих голубых гор, дышали тем же воздухом, пили воду из одного ручья. Тогда почему же выходит так, что один необуздан, а другой скромен, один умерен, а другой жаден до денег и барахла — на все пойдет, лишь бы его добыть… один приносит людям несчастья, другой предотвращает их? Неужели все это переходит от родителей к детям? Если так, то человека, сбившегося с пути, можно вернуть на дорогу добра?.. Наверное, можно. Только для этого нужно хотя бы немножко человеческого тепла, внимания и отзывчивости. В армии Фируз не раз и не два видел, как некоторые парни, пришедшие с «гражданки» даже с судимостями, постепенно выправлялись. Все зависит от самих людей, от коллектива, от общества. Потому и обидно, когда люди не находят времени друг для друга, когда видят, что кто-то ведет себя нагло, оскорбительно, и отходят в сторону, не хотят связываться — мол, черт с ним, к чему портить себе настроение? Да, бывает и так. И сам он тоже хорош…

Он вышел на главную улицу райцентра, освещенную и людную. Прохожие торопились добраться до теплых своих домов, укрыться от жгучего дыхания ночи. Однако Фируз, не замечая знакомых лиц, тихонько брел без цели, наедине со своими мыслями.

Сегодня утром в гараже был такой разговор.

Один из молодых водителей с уважением отозвался о дяде Хидояте: мол, на него можно положиться и, когда гараж сторожит он, можно быть спокойным за свою машину.

Салим, помогавший Насиру менять колесо на его грузовике, поднял голову:

— Э, приятель, что говоришь? У твоего дяди Хидоята мозги набекрень съехали — клоун он!

— Я не про мозги, а про глаза, глаза у него зоркие — вот тебе и не нравится, — засмеялся парень. — Когда он сидит у ворот, ты отсюда ничего не можешь вынести. Вот и обижаешься.

— Кажется, ты меня плохо знаешь, приятель, — не уступал Салим. — Да я, если захочу, зрачок у него из глаза украду! Зоркий, а, надо же! Я же говорю, у него мозги не на месте — чего ж тогда называют его Хидоят-афанди? Клоун он, точно…

— А потому афанди, коротыш, что он, открытый, простодушный человек, одинаков что со старыми, что с малыми.

— Это кто тебе тут коротыш, а? Да я тебе за неделю машину по винтику разберу, ничего не оставлю! — пригрозил Салим.

— Ладно, не злись, это я так, в шутку… — Парень поспешил замять разговор.

Все в гараже знали, что Салим нечист на руку. А если имел на кого зуб — способен был свинтить кое-что с совершенно исправной машины и, помучив всласть ее хозяина, продать за тройную цену ему украденные у него же детали. И никому пока не удавалось его поймать. Поэтому водители Салима побаивались.

Фируз в это время копался в моторе своей машины и в разговор не вмешивался.

Насир с Салимом укрепили колесо на оси, убрали из-под машины домкрат и, присев на подножку, вытащили сигареты, хотя курить в гараже запрещалось.

— Ну, ну, — начал Насир, — давай, что ты там хотел про этого чудака? В тот раз я чуть не помер со смеху.

Салим оглядел всех, кто был в гараже, — готовы ли слушать?

— Так чего про него рассказывать?

— Да чего хочешь, хоть старенькое, хоть новенькое, лишь бы смешно…