Три дня одной весны

…Когда Насира увезли в палату, Фируз вышел на улицу, с трудом волоча ноги, добрался до своей машины, тяжело опустился на подножку кабины и закурил. В голове звенело от усталости. Он сидел и безразлично смотрел на падающий снег и думал о том, что надо ехать будить кого-то из шоферов, чтобы отправились выручать машину Насира, и оттягивал минуту, когда нужно будет встать и подняться в кабину. Потом он сделал несколько глубоких затяжек и усилием воли заставил себя встать.

15

Зима отступила, потеплел и будто ожил воздух — в нем плыли запахи весны, запахи тающего снега и пробуждающейся земли.

На полях сошел снег, и замерзшая под ним пашня наконец вздохнула свободно. На солнечных склонах холмов, в садах на пригреве робко, словно страшась возвращения холодов, тянулись к солнцу нежные зеленые ростки. Воздух в селении звенел и дрожал от гомона вернувшихся птиц, ветки деревьев наливались соками, и нежная их кора обретала красноватый оттенок.

Фируз возвращался в село из далекого кочевья. На сердце было легко. В открытое окно кабины влетали будоражащие запахи теплого марта, хотелось дышать полной грудью, и он думал, что еще неделя такого тепла — и весна войдет в полную силу, заиграет зеленью и цветами.

Вечерело, солнце катилось вниз по склону горы, окрашивая в мягкий розовый цвет несколько пухлых облачков, заблудившихся в голубой шири неба. Асфальт уже просох, но на обочинах дороги все еще блестели мелкие лужицы — утром прошел первый весенний дождь. Длинные тени деревьев и домов ложились на дорогу, воздух был напоен вечерним покоем, и мир воцарялся в душе человека.

Фируз переехал ручей в нижней части села, потянулась улица.

Завтра воскресенье. Сейчас он поставит машину в гараж, оттуда направится прямо в баню, а потом, вернувшись домой, будет какое-то время просто отдыхать. Сегодня по телевизору хороший фильм — «Никто не хотел умирать». Конечно, больше него самого телевизору радуется мать. Он понемногу откладывал из зарплаты, а две недели назад с согласия матери продал козу с козленком, и вот теперь в вечерние часы, особенно когда бывает хороший концерт, мать подолгу просиживает у телевизора. «Сынок, как ты обрадовал меня», — повторяет она и улыбается. Постарела мать. Конечно, ей бы большую семью — невестку, внучат… — тогда покой и удовлетворенность вошли бы в ее сердце.

На берегу арыка против совхозной конторы стояли и беседовали о чем-то Насир и Салим. Насир опирался на костыли, стоял, согнув спину, и от этого казался жалким и беспомощным.

«Видно, сегодня только выписался из больницы», — отметил про себя Фируз.

Салим, увидев его, помахал рукой, прося остановиться.

Фируз вышел из кабины, поздоровался. Насира он не видел давно — тот осунулся, в лице сохранялась еще болезненная бледность.

— Ну как, лучше с ногами? Скоро бросишь эти деревяшки?

— Два дня, как сняли гипс…

Насир говорил, не поднимая головы. События той памятной ночи кое-что изменили в нем. Теперь ему было невыносимо стыдно смотреть в глаза своего недавнего врага. С братом он был в ссоре.

— Значит, скоро заберешь у него обратно свою машину? — Фируз кивнул на Салима.

Насир с Салимом переглянулись, заулыбались.

— Машина теперь стала моей, браток, — объяснил Салим.

— Вот это новость! А я-то думаю, что это ты так светишься! — засмеялся Фируз.

Салим смущенно гмыкнул, а Насир добавил:

— Мы с ним, так сказать, меняемся профессиями, Он теперь будет водителем, а я слесарем.

— Почему так? — спросил Фируз, хотя отлично понимал причину.

— На год лишили прав, а доктора говорят, что шесть-семь месяцев не смогу работать шофером. Ноги еще как следует не сгибаются. Проклятые…

— Ничего, Насир, поправишься — не хуже прежнего сгибаться будут, — и поддел Салима, — а этот, смотри-ка, задарма машину получил — теперь, я так понимаю, большое угощение последует.

— Ну, угощением ты меня не напугаешь, сделаем, — не растерялся Салим. Он придержал Фируза за локоть. — Я ведь стою здесь, жду тебя уже минут сорок… Директор приказал, как вернешься из рейса, зайди к нему. Он сейчас у себя в кабинете — тоже ждет тебя.

— Зачем я ему?

Салим пожал плечами.

— Откуда мне знать!

Наимов расхаживал по кабинету от стола к двери и обратно, курил одну сигарету за другой. Дела шли неважно, и он чувствовал, как постепенно начинают сдавать нервы. Все чаще случалось, что срывался, повышал голос. А ведь рабочие в совхозе его и без того не очень-то любят. Он это знает… Рабочие не любят, а сверху, из района, одни упреки и обвинения. Минувшей осенью, когда совхоз не выполнил план хлебозаготовок, были все основания опасаться, что снимут с работы. Тысячу раз слава богу — окончилось все тогда сравнительно благополучно: отделался выговором.