Три дочери Евы

– Вот и отлично, – кивнула Ширин. – Сейчас мы составим Манифест Мусульманских Женщин, сокращенно: ММЖ. Перечислим там все, что вызывает у нас неприятие. Фанатизм, сексизм.

– Исламофобия, – добавила Мона.

– Я правда думаю, что пора готовить ужин, – сказала Пери.

Все трое рассмеялись. Несколько мгновений казалось, что тучи развеялись и напряжение спало. Дождь за окном прекратился, уже сгустились сумерки; на ночном небе мерцала луна, как жемчужный талисман на груди черной красавицы. За Порт-Мэдоу Темза несла свои бурные воды, рассекая мрак ночи извилистой серебристой лентой.

– Ты только подумай, – произнесла Мона с тяжким вздохом, словно собиралась поделиться откровением, пришедшим к ней после долгих размышлений. – Тебе уже по рождению была дарована замечательная религия, и наш великий Пророк мог стать твоим наставником. А ты, вместо того чтобы благословлять судьбу и пытаться стать лучше, только жалуешься.

– Кстати, о Пророке, – вставила Ширин. – Я тут недавно выяснила, что он…

– Даже не начинай! – перебила Мона, и ее голос в первый раз дрогнул. – Можешь наезжать на меня, пожалуйста. Но я не позволю оскорблять Пророка всяким невеждам, которые ничего о нем не знают. Критикуйте ислам, если вам хочется, но Пророка оставьте в покое!

Ширин возмущенно фыркнула:

– Не понимаю, почему кто-то должен быть недосягаем для критического анализа! Не забывай, мы студенты университета!

– Потому что ты называешь критическим анализом идиотские выдумки, – отчеканила Мона. – Потому что ты пристрастна, а твои знания сомнительны. Нельзя судить о седьмом веке через призму двадцать первого!

– Можно, если седьмой век пытается управлять двадцать первым!

– Мне тебя жаль, – вздохнула Мона. – Мы обе мусульманки, но я этим горжусь, а ты ненавидишь себя за это.

– Знакомая песня. – Ширин сморщилась, словно глотнув уксуса. – Никогда не понимала людей, которые гордятся тем, что они американцы, арабы или русские, христиане, иудеи или мусульмане! Как я могу гордиться принадлежностью к религии или нации, которую не выбирала? Это все равно что я буду гордиться ростом пять футов девять дюймов. Или своим горбатым носом. Моей заслуги тут нет, это все генетика!

– Однако своим атеизмом ты явно гордишься, – заметила Мона.

– Ну, раньше я действительно была воинствующей атеисткой… Теперь уже нет, спасибо профессору Азуру, – добавила Ширин, слегка наигранно поклонившись. – Но я свой скептицизм выстрадала. Я вложила в него не только разум и душу, но и немало мужества. Я освободилась от толп и конгрегаций! И далось мне это очень нелегко, уж поверь. Так что да – я горжусь своим путем.

– Ну и гордись! Гордись тем, что презираешь свою культуру. Презираешь… меня. Я знаю, что ты обо мне думаешь: или я безнадежная тупица, или мне хорошенько промыли мозги. Отсталая. Невежественная. Одурманенная. Но, в отличие от тебя, я изучала Коран. И я знаю, что эта книга полна мудрости и поэзии. Я изучала жизнь Пророка. Чем больше я о нем читала, тем сильнее восхищалась им. Моя вера дает мне силу, душевный покой и надежду. И я ни за что не соглашусь поменяться с тобой местами.

С этими словами Мона вскочила и решительно затопала по лестнице в свою комнату. Когда она поднималась, ступеньки скрипели, словно изнемогая под грузом обуревавших ее эмоций.

Ширин взяла свой пустой бокал и со всего размаху запустила им об стену. Осколки дождем посыпались на пол, словно грустное конфетти. Пери вздрогнула, но потом сразу же встала, чтобы убрать стекло.

– Не дергайся! – остановила ее Ширин. – Сама напакостила, сама и уберу.

– Хорошо, – кивнула Пери.

Она не сомневалась, что Ширин соберет только крупные осколки, а маленькие, застрявшие между половицами, останутся и непременно порежут кому-нибудь ногу.

– Я пойду в свою комнату.

– Спокойной ночи, Мышка! – вздохнула Ширин.

Пери прошла несколько шагов, но потом почему-то остановилась. Что-то заставило ее обернуться, и тогда она увидела, что Ширин внезапно растеряла всю свою браваду.

– Он предупреждал, что будет нелегко, – пробормотала Ширин, думая, что ее никто не слышит.

– Кто предупреждал? – спросила Пери.

Ширин подняла голову и растерянно заморгала.

– Так, ерунда. – В ее голосе слышалась непривычная усталость. – Слушай, давай потом поговорим, хорошо? Сейчас я хочу ванну принять. Тяжелый денек выдался.

* * *

Пери не спалось. Она спустилась на кухню, снова села за стол и налила себе вина, пытаясь собраться с мыслями. Неужели ей только что, совершенно случайно, стала известна какая-то тайна? Оброненные Ширин слова никак не выходили у нее из головы. Чутье подсказывало ей, что за настойчивым стремлением подруги поселить их всех под одной крышей скрывается какой-то виртуозный манипулятор. И имя его: Азур.