Три дочери Льва Толстого

Поразительно: в Новоспасском концлагере в разговоре Александры Толстой с товарищем Энтиной романный диалог в существе своем отчасти повторился и, больше того, был продолжен. В первые послереволюционные годы стало очевидным, что большевики изменяли формы российской жизни, сформулировав идею Красного террора и активно «образовывая» не примкнувший к ним народ «пулей и штыком». Ранее, 30 августа 1918 года, в связи с покушением Ф. Каплан на Ленина ВЦИК призвал рабочий класс сплотиться и ответить «беспощадным массовым террором против всех врагов революции»[1049]. 5 сентября 1918 года было принято постановление Совета народных комиссаров о «Красном терроре» с целью защиты Советской республики от классовых врагов. Этот акт понимался как ответный на Белый террор.

Александра Львовна спросила товарища Энтину, почему во имя народа новая власть убивает этот же народ: «Но ведь теперь, продолжая войну гражданскую, вы уничтожаете рабочих и крестьян, которые и составляют главный элемент в ваших войсках и в войсках Врангеля и поляков…»[1050] Однако собеседница была убеждена, что нужно безоговорочно избавляться от тех, кто не поддерживает новую власть. «Да, да, убиваем и будем убивать, – горячо и злобно повторила Энтина, – будем убивать, пока они не поймут великого лозунга „Пролетарии всех стран, объединяйтесь!“». В ответ Александра Толстая указала ей на неизбежность следующих репрессий: «Значит, вы все-таки учите пулей и штыком крестьян и рабочих иноземных государств этому лозунгу. Ну а крестьянин, имеющий землю, лошадь, корову, свиней, овец и прочее, он пролетарий?» И услышала в ответ вполне определенное, несущее угрозу: «Нет»[1051]. По контексту этого разговора получилось, что конфликт между государством и крестьянством в будущем неизбежен, а его разрешение принесет серьезные потрясения, что и случилось в конце 1920-х годов во время насильственной коллективизации и агрессивного раскулачивания.

Товарищ Энтина несколько раз приходила беседовать с Толстой, установление гармоничного сообщества людей она относила к не столь далекому будущему. Когда дочь Толстого сказала, что отрицает убийство вообще, молодая женщина ответила: «И мы, коммунисты, также. Мы употребляем убийство как временную меру, для того чтобы достигнуть такого рая на земле, при котором убийство и насилие не будет нужно»[1052].

Подруга А. Л. Толстой, Т. А. Шауфус, будучи сестрой милосердия Красного Креста, обратилась к Ф. Э. Дзержинскому с просьбой о разрешении создать комиссию под эгидой Красного Креста для расследования несправедливых приговоров и получила резкий отказ. Железный Феликс, основатель и глава ВЧК, сказал, что он сам ежедневно подписывает множество смертных приговоров и, вытащив фотографию своего маленького сына в красивом морском костюмчике, добавил: «Если бы понадобилось, я и его приказал бы расстрелять»[1053]. Дзержинский упомянул своего единственного ребенка.

Старых большевиков ужаснули большевистские методы борьбы. Знаменитая революционерка Вера Фигнер не приняла новую власть: «Вы спрашиваете – что делать? Нужна революция. Да, снова революция. Но наша задача слишком грандиозна. Революция слишком необычна, и надо серьезно готовиться к ней. Что толку, если снова угнетенные сядут на место бывших властников? Они сами будут зверьми, даже, может быть, худшими… Нам надо сегодня же начать серьезную и воспитательную работу над собой, звать к ней других… Когда человек поймет в человеке, что он высокая индивидуальность, что он большая ценность, что он свободен так же, как и другой, тогда только станут обновленными наши взаимоотношения, только тогда совершится последняя светлая духовная революция и навсегда отпадут заржавленные цепи»[1054].

Врастание Александры Львовны в жизнь простых людей, ее усиливающееся внимание к человеку из народа, поиск душевного равновесия в обстановке культурных, идеологических и социальных катаклизмов первых послереволюционных лет, категорическое неприятие Красного террора и стойкое духовное противостояние ему, возрождение религиозного чувства и укрепление в православной вере свидетельствуют о том, что мысль Льва Толстого о нравственном совершенствовании как единственной возможности на пути к изменению жизни людей представляется малоприменимой к любому конкретному историческому событию (ближний план жизни), однако в перспективе большого времени (дальний план бытия) она воспринимается иначе и начинает звучать убедительнее.