Три дочери Льва Толстого

В ноябре 1898 года к беспокойству беременной Марии доктора, по-видимому, не прислушались, приехавшая же в Ясную Поляну Софья Андреевна была рада встрече с родными, о дочери она беззаботно, с легким налетом недоверия написала: «Застали всех здоровыми, ласковыми. Маша, кажется, ничего. Доктора говорят, что могло движение ребенка вовсе не быть, а еще будет, а она себе вообразила движение или просто соврала и себе, и нам. Она очень весела и бодра, и такая беленькая, нежная и хорошенькая»[466]. Что-то тревожило Марию Львовну; по-видимому, об этом она сообщила отцу, который в ответном письме от 9–10 декабря подбадривал дочь: «Сейчас получил от тебя, Маша, письмо. Спасибо. Какая загадка твое положение! Меня оно не переставая занимает. Давай, Маша, всему радоваться: и твоему положению, что есть случай проявить свою веру»[467]. Однако через полмесяца, в канун нового, 1899 года, произошло печальное в жизни супругов Оболенских событие. Вспоминая о том злополучном дне, Софья Андреевна обобщила всю историю семейной жизни дочери Марии: «Она с самого замужества все хилела и нервничала; что-то было безотрадное и безжизненное в этом браке». На праздник собралась вся семья, и «в самый день праздника она родила недоношенного 5-месячного мертвого ребенка, мальчика, что повергло ее в полное отчаяние и огорчило за нее всех нас, омрачив ту радость, которую мы испытывали, собравшись все в любимой всеми нами Ясной Поляне»[468].

Беременности раз за разом ухудшали здоровье Марии. 27 февраля 1901 года она писала отцу: «Я очень плохо поправляюсь. Мне уже 16 дней, и я все еще не хожу. Два раза пробовала встать, но приходилось опять ложиться из-за болей…» В другом письме к нему, от 4 апреля, она сообщала: «Я еще не выхожу – все еще ноги плохо действуют»[469].

Дневниковые записи Татьяны Львовны, а также письма тех лет Марии к Татьяне представляют собой уникальный документ, повествующий о том, что молодые женщины, в очередной раз забеременев, обретали надежду, бережно вынашивали младенцев и тревожились из-за собственных болезней, а затем вновь теряли эту надежду. Но дело не столько в этом совпадении переживаний сестер, сколько в рассогласованности тех событий: одна, утратив очередного ребенка, впадала в отчаяние, другая же, напротив, оживала, чувствуя в себе новую жизнь. Каждой привелось испытать по отношению к родной сестре очень сложные чувства: и острую зависть к той, которая, возможно, все-таки родит живого ребенка, и одновременно безграничную радость, что долгожданное чудо, пусть не у нее самой, а у сестры, но наконец-то свершится, и страшное отчаяние от мысли, что и у сестры вновь все сорвется, а значит, им обеим уже не на что больше надеяться.

Отрывки из неопубликованных писем 1902–1903 годов Марии Львовны к сестре помогают раскрыть историю личной жизни двух дочерей Толстого, исполненную глубокого драматизма. Кроме того, они дают нам редкую возможность услышать голос Марии Львовны, а также предельно приблизиться к ней и Татьяне Львовне: если ранее обе сестры были у всех на виду, а события их жизни просматривались со всех сторон, то в женской своей истории они обе почти сокрылись от внешнего мира. Правда, при чтении этой истории остается вопрос, насколько правомерно наше присутствие в ней.

Весной 1902 года обе были беременны, Татьяна боялась вновь поверить в возможность счастья, а Мария надеялась и старалась поддержать сестру. В начале мая Мария Оболенская писала Татьяне Сухотиной в Кочеты: «…по правде сказать, Таня, я тебя не понимаю, не понимаю твоего отчаяния. Я должна тебе сознаться, что, когда я узнаю, что понесла, я не только не огорчаюсь, но я до того счастлива, что прямо ликую и не могу не радоваться и не надеяться. И хотя мои надежды ни разу не оправдались и чаще твоего меня обманывали – я все-таки не могу иначе и очень довольна. И потому-то мне непонятно твое огорчение. 〈…〉 Ну вот, я, кажется, тебя вздумала утешать, но я больше по опыту и любя, и мне хочется, чтобы ты не была мрачная и легче носила. 〈…〉 Я была очень больна здесь дней пять, какая-то не то инфлюэнца, не то лихорадка, и злюсь. Очень страдала сначала флюсом, потом, когда он прорвался, ужасными болями во всем теле, а главное, в жилах. Доктор думал, что это легкое заражение крови. Я очень мучилась и беспокоилась за ребенка, но пока обошлось благополучно, и в животе, кажется, все пока нормально. Сколько моему бедненькому малышу испытаний; если он выживет, будет удивительно»[470].