- Спасибо, не надо. Как и половина выпивох на этом свете, я пью только за компанию. Но идите и возьмите что-нибудь себе.
- Я не пью.
Ей показалось, что она уловила в его тоне оттенок провинциального фарисейства, и ей захотелось его смутить.
- Не может быть! Я думаю, что все моряки просто обожают спиртное.
Но он не покраснел, как она ожидала, а улыбнулся, и она, слегка удивившись, поняла, что он совсем не скучный человек.
- Выпивка вызывает у меня приступы паранойи, поэтому я бросил пить. Между прочим, моя фамилия Тейлор.
- А моя - Вест. - Она смахнула со скамейки сор, и они сели рядом. - Я так понимаю, когда вас вербуют в военно-морской флот, то лишают имени и взамен дают номер?
- Меня зовут Брет.
- А меня Паула.
- Я знаю.
- Вот как? Думала, что имен сценаристов практически никто не знает. Черт меня подери, тут же подумала она про себя, обязательно надо вставить это. Никак не могу удержаться, чтобы не похвастаться.
- Я не знал, что вы пишете сценарии. Час назад я спросил у Билла, как вас зовут. Как только увидел вас.
- Почему? - В устах любой другой женщины такой вопрос означал бы, что она напрашивается на комплимент. Но Пауле просто хотелось знать причину.
Он поймал ее на слове.
- Похоже, что вы честный человек. От меня не укрылось, что у вас есть и свои завихрения...
- Вы сказали, что ваша фамилия Дайоджинис? Лейтенант Дайоджинис? - В общем-то она была польщена, но и раздражена немного.
- Вы уже спрашивали меня, - ответил он с неудовольствием. - Думал, что на этот раз смогу побеседовать с откровенной женщиной. А вообще-то я уже больше года не разговаривал с женщинами.
Он явно был смущен: сидел в неловкой позе, положив руки на колени. У него были коричневые от загара, тонкие руки, покрытые сеткой туго натянутых сухожилий и вен, от которых отходили веточки более тонких сосудов, и все это напоминало контурную карту неизвестной ей страны.
- У вас возникли странные ощущения.
- Все вокруг кажется мне странным. Это бросается в глаза, когда возвращаешься к гражданской жизни после службы на море. Люди, кажется, думают только о себе.
Она подумала о том, сколько облигаций она купила по займам и сколько крови сдала в качестве донора. Ей вдруг захотелось, чтобы она сделала для победы больше.
- А в море иначе? - спросила она, как бы оправдываясь.
- Может быть, не так уж велико отличие. У нас там встречаются разные люди. Много антисемитов, особенно среди офицеров. Конечно, негры на борту совершенно иная категория людей. Но есть и что-то еще, что всех объединяет и над всем довлеет, - забота о корабле. Я вам не надоел своим рассказом?
- Нисколько. Но могу побиться об заклад, что на гражданке вы социолог.
- Не угадали. Я изучал историю и право.
- Значит, вы работаете в Вашингтоне.
- Некоторое время прослужил мелкой сошкой в государственном департаменте. Разве это заметно по мне?
- Любой, кто побывал в Вашингтоне, становится очень серьезным.
Он ответил с легким неудовольствием:
- Вы переоцениваете мой опыт. Я всегда был серьезным человеком. Думаю, что стал еще более серьезным с тех пор, как мы вступили в войну.
- В этот последний раз вы долго были в боевых частях?
- Достаточно долго. Больше года. Жаловаться, правда, особенно не на что. Но после такого становишься каким-то деревянным.
Она и сама обратила внимание, что его худощавое лицо как-то одеревенело. Оно напоминало коричневую маску, будто бы тяготы войны создали некий жесткий материал, а тихоокеанское солнце высушило и поджарило его. Каждая косточка и мышца ясно просматривались под туго натянутой кожей, но глаза его выдавали страстную и жизнелюбивую натуру.
Глаза сидели глубоко, смотрели твердо, цвет униформы оттенял их голубизну. Он наблюдал за парочками, которые продолжали кружиться в потоке музыки.
- Но именно возвращение в Штаты сбивает с толку. Когда уезжаешь отсюда на некоторое время, то охотно согласишься заложить душу дьяволу за то, чтобы провести здесь пару недель. Тогда ловишь себя на подсознательном желании, чтобы поломались машины и пришлось бы вернуться для ремонта. Кстати сказать, как раз это и случилось.
- У вас есть две недели?
- Три. Осталось девятнадцать дней. Но теперь, когда я уже здесь, я этому вовсе не рад.
Это уже было похоже на прямое оскорбление, и ее вопрос помимо воли прозвучал резко:
- Что же вам не нравится?
- Думаю, что гражданские. Не так давно я и сам был гражданским. А теперь они мне кажутся чертовски суетливыми и легкомысленными! Но в их пустой с виду суете просматривается, конечно, и свой принцип. Они не забывают о том, что надо попасть в первые ряды.
- Могу ли я заключить, что произвела на вас впечатление легкомысленного человека?
- Конечно, вам свойственна суетность. Вы сказали, что пишете сценарии, не так ли?
- Я стараюсь их писать как можно лучше.
- А пытались ли вы когда-нибудь написать сценарий, который бы не рассказывал о паре олухов, которые дерутся за постоянное обладание парой фальшивых грудей? Приходилось ли вам видеть такой сценарий?