Три еретика

Это горькое двоение возникает в рассказе Печерского неожиданно, с какого-то лукавого поворота, то ли «вопреки» сентиментальным разводьям стиля, то ли как раз «благодаря» их коварству и соблазну. Вы вдруг понимаете, что неспроста хитрый «странник» Ардалион увлекает Гришу своими речами о еретиках, которых надо убивать, не думая. Правда вдруг проступает под полушутовским-полууголовным сюжетом: до чего ж, думаешь, невинен, до чего невменяем этот Гриша! Ему же явно легче пойти за изувером в качестве бессловесного, нерассуждающего исполнителя, чем самому задуматься хоть на мгновенье!

Так это что – предсказанная Вольтером символическая встреча дурака и подлеца?

В таком случае кто ж тут ближе к первопричине? Ардалион, который, заморочив Грише голову, крадет с его помощью деньги у его хозяев? А может, источник беды – все-таки сама изначальная Гришина дурость? Само ангельское его неведение, на которое и слетаются хищники в поисках простодушных оруженосцев?

Страшный рассказ…

В марте 1861 года «Гриша» опубликован в «Современнике». Летом Кожанчиков выпускает отдельным изданием еще пятьсот экземпляров. 10 августа «Санкт-Петербургские ведомости» отмечают эту книжечку в одном обзоре с путеводителем по Пятигорскому краю и книгой «Теория паровых машин»:

– «Гриша», – объясняет газета, – рассказ из раскольничьего быта. Такого мастерского изображения типических лиц раскола автор еще не демонстрировал. Мы искренне хотели бы видеть этот рассказ в числе народного чтения, хотя г. Печерский, кажется, не имел такого адреса в виду…

Этим отзывом исчерпывается реакция критики на мельниковский рассказ. И вообще на все его рассказы.

Бедновато. Вот вроде бы и касались Печерского лучшие литературные критики, да все как-то именно касались: ни одного серьезного разбора так и не дали. И уже не дадут. Добролюбову жить остается – сто дней. Чернышевскому на свободе быть – триста. Великие критики уходят, так и не всмотревшись в Печерского. Ему не суждено стать объектом их интереса.

Безликая бесподписная аннотация в «Ведомостях» – единственный и вполне знаменательный печатный отклик на появление последнего мельниковского рассказа. Но есть еще несколько откликов частных. И они куда более интересны.

Во-первых, Герцен. Письмо Шелгунову, 3 августа 1861 года: «Читал повесть Печерского (Мельникова) „Гриша“. Ну, скажите, что же это за мерзость – ругать раскольников и делать уродливо смешными? Экой такт!»

Во-вторых, Лесков. По его позднейшему свидетельству: «В мельни-ковском превосходном знании раскола была неприятная чиновничья насмешливость, и когда эта черта резко выступила в рассказе „Гриша“, – я возразил моему учителю в статейке, которая была напечатана, и Павел Иванович на меня рассердился».

В реальности «статейка» у Лескова куда жестче, чем в его же мемуаре 1883 года. Не «статейка» даже, а мимоходное замечание в очерке «С людьми древнего благочестия», опубликованном в «Библиотеке для чтения» в сентябре 1864 года. Вот оно: «Живого раскола, его духа, его современного быта, его стремлений, нравов, и главное нравов, – мы вовсе не знаем. Мельниковский «Гриша» – это безобразие, безобразие в отношении художественном и урод по отношению к правде. «Гриша» никак не может назваться хорошим, т. е. верным очерком раскольничего мира… Верного очерка я не знаю».

Понятно, почему П.И. Мельников «рассердился».

Эпизод этот происходит, заметим, почти четыре года спустя после появления рассказа, когда и вообще вся ситуация с Мельниковым бесповоротно меняется. О том, что произошло в момент появления рассказа, то есть о том, что Лесков как читатель говорил Мельникову в 1862 году, можно, впрочем, догадываться. Оба работали в одной редакции – в «Северной пчеле» у Усова. И хотя Мельников был на двенадцать лет старше, да старше и должностью: что-то вроде заместителя редактора, а Лесков лишь начинал как молодой репортер, – но молодой репортер в мнениях не стеснялся. У нас будут случаи убедиться в этом, даже и не выходя за пределы редакции «Северной пчелы». А пока выйдем, чтобы отметить еще одного читателя рассказа «Гриша», чье неофициальное мнение должно сыграть в жизни Мельникова весьма заметную роль.

Этот читатель – девятнадцатилетний молодой человек по имени Николай Александрович Романов. Наследник российского престола.