Три эссе на одну тему

– Думай, медитируй, читай! А от телевизора – отключись! Ты сам об этом говорил?! Так у тебя лучше получится.

– Новый потоп?.. – доцент ждал ответа.

– Ну, тогда Библию… – выдохнул Максим и, как бы желая непосредственно перейти к делу, спросил, – Долго ждать?!

– Чего? – переспросил Александр.

– Когда закончится экзамен!

– Экзамен – это ритуал… – как о возвышенном, сказал Савельев.

– Э-э, только без этого. Времени мало!

– Ну, давай! – с облегчением произнёс Александр, – Какая будет программа?

– Посмотрим! – сказал Максим и следом за Сашкой вошёл в аудиторию.

Они встали рядом со столом. За партами сидели пять оставшихся студентов.

– Цоцолашвилли! – взяв со стола зачётную книжку, произнёс громко Сашка, и курчавая темноволосая девушка, вздрогнув и перестав что-то писать, уставилась преподавателю в глаза, – Пя-я-ять…! – резюмировал Савельев.

Студенты замерли: явно препод творит произвол.

– Маратов! – продолжил доцент, отставив предыдущую зачётку на край стола и расписавшись в ведомости, – Ах, это Вы! – Александр посмотрел на студента, который уже отвечал ассистентке.

– Я всё ответил! – встрепенулся тот.

– Четы-ыре! – пропел Александр.

– Согласен! – обрадовался студент.

Блондинка утвердительно кивнула.

– Агапов? – продолжал дело Сашка.

– Я! – раздалось сбоку.

– Не готов! – не вдаваясь в подробности, заявил Савельев, – Только три! Но половину билетов ты знаешь.

– Но я же могу ответить! – возмутился студент, – И даже на четвёрку…

– Справедливость – превыше всего, батенька! – спародировав известную в прошлом личность, Александр поставил учащегося на место. Тот, который минуту назад мечтал хоть о тройке, сейчас на халяву хотел уж четверку. Но, помешкав, достал из кармана зачетку.

Взглянув на остальных писак, Сашок Савельев кашлянул:

– Пя-я-ять! Выметайтесь! И чтоб духа вашего здесь не было!

Студенты быстро собирались, кося взгляд на строчащего отметки препода. Он отложил все книжки в сторону и молча подождал, пока студенты скроются за дверью. Шаги удалились, Александр выдохнул, указав на Гаранина:

– Знакомьтесь: мой друг Максим – Ольга Владимировна.

– Очень приятно! – сказал Макс, поцеловав руку благодарно кивнувшей ему блондинке.

– Психоаналитик? – спросила она.

– Хуже! – ответил Макс.

– Серьёзно… – многозначно произнесла Ольга и встала из-за стола, прочувствовав всё, что вскользь мелькнуло в мозге мужиков, что невольно, хоть на долечку секунды каждый задержался на её коленках, оценивая эти в белых тёплых кружевных чулках ножки.

– Что: «серьёзно»? – спросил Гаранин.

– В нашей стране психологи либо не нужны, либо их услугами пользуются очень серьёзные организации… В весьма корыстных целях.

– Не будем о печальном, – заговорил Александр, – Максим Викторович приглашает нас в «Арагви».

– Куда угодно, только бы потише, – сказала Ольга.

– Я сейчас! Я сдам только ведомость в учебную часть, – прикрывая дверь за собой, объявил Савельев, наконец выскочив из аудитории.

– Ладно. Главное, чтобы лабух был хорошим! – согласилась Ольга.

Поехав вдоль реки по улице Косыгина, припомнили хорошее местечко рядом с Киевской. Во дворе удалось оставить машину.

Заведенье почти было пусто. В столь ранний час в зале был лишь один музыкант. Наверно, он только сейчас пришел с мороза и разогревал свои пальцы, то дуя на них, то растирая, то быстро перебирая ими пальцы другой руки. Вот он присел на табурет и пробежал по клавишам. Вот ещё один миг, он увлёкся, уловил композицию нот и блаженно повел рождающуюся тут же мелодию. Максим слушал музыку и ничего не узнавал. Мелодия рождалась и тут же исчезала. И музыкант рождал её опять, но с более новым звучанием.

И как это так получалось, что музыка вся уже вроде написана, но вот пример: не узнавалось ничего. И музыкант, как композитор, который словно Бог, за шагом шаг всё улучшал и улучшал своё творенье.

И какова же была его память? Ведь он ничего не писал, но в абсолюте точно мог повторить с десяток (примерно столько насчитал Гаранин) тактов, а потом повторить их ещё и ещё, каждый раз улучшая свое и без того совершенное совершенство.

Вот он остановился. Остановился оттого, что сделал, что хотел. У Максима один лишь при этом остался вопрос: «А запомнил ли он то, что сделал?». Или, может, всё это неважно ему? Может, кажется это ему совсем несерьезным?..

Вот вдруг музыкант взял аккорд, вскинул руки, и началось… Никто не понимал, что происходит. А он соревновался сам с собой, беря по нескольку нот то из одного произведения, то из другого, третьего… пятого… десятого… сорокового. Наверно, он не повторился за эти две минуты! Вот, наконец, ещё аккорд – и остановка.

Вот раздались аплодисменты. Лабух повернулся к столику с компанией Максима, приветственно кивнул, сообразив, чего б сыграть, и через секунду полилась ещё одна, рождаемая под тонкими пальцами и тут же забываемая необычайно лёгкая мелодия.