Три этажа сверху

("Нормально общаются? Это Карнадут с Краснокутским? А то, что всех лихорадит, когда сменяется дежурство ребят Карнадута, Понятовского, или Димки Сивицкого, и на их место на двое суток заступают гопники Вована, это как, ничего? А впрочем, мне надо пересмотреть свою позицию к пацанским внутренним отношениям... Разборок на трёх этажах хватает, но, в принципе, Женя прав: между собой эти двое, вроде бы, нашли общий язык. И ладно! Мне одной за всеми не уследить... Они взрослые, совсем взрослые. Вон, даже с учительницами некоторые пробуют любезничать... Видишь ли, вопросы власти у него! Подождите, я только чуть-чуть поправлюсь и спрошу, а я для них вообще - кто?"

Жека вырулил из-за агрегата с трубами, держа перед собой розовый поднос. Я узнала этот поднос - такие были в обеденных залах "Солнечного". Жека протянул мне шоколадный батончик, придвинул горячий чай в чашке. На подносе остался стоять чайник, полный горячего душистого чая.

- Волшшшебство! - прошипела я, хватая шоколад. Голос у меня сам собой менял регистры и сейчас получился сиплый.

- Павлович говорил, ему этот шоколад поперёк горла стоит.

- Странное горло! - теперь влажно хрипнула я. - А моему горлу сразу стало лучше. Что ты сказал про Павловича? Он какой-то слишком... лежачий был, когда я его увидела. По виду пьяный вусмерть. Что бы это значило? Или мне показалось в горячечном бреду?

- Не показалось. Вусмерть, это точно. Павлович умер этой ночью.

Я содрогнулась и вопросительно уставилась на матрас, на котором лежала. Матрас был застелен, как под Павловичем. Подушка в наволочке, одеяло в пододеяльнике весёленькой расцветки, с ромашками и облаками...

Жека успокоил:

- Мы принесли тебе другой матрас, и себе постелили там - он указал куда-то вглубь длинного помещения, за сплетения толстых и очень толстых труб.

- У Павловича открылась прободная язва. Не залечил вовремя, а когда остался здесь один, питался, чем придётся, и почувствовал себя совсем паршиво. Говорит, жил ради собаки. О ней беспокоился. Очень страдал от одиночества. Вышел собрать грибов и наткнулся на гадюку, она его ужалила в ладонь. Был бы здоров, организм справился бы с ядом, но у него печень не выдержала. Нас обозвал клоунами, даже выпытывал: не розыгрыш ли всё это?

Я представила нас троих, входящих в котельную. Да одной меня было бы достаточно, чтобы брови взлетели на лоб, да там и остались. Я пожаловала в ярко-полосатой юбке, в белых танцевальных туфлях, в жёлто-коричневых, а-ля пчёлка, полосатых КВН-вских гетрах и такой же полосатой трикотажной шапочке-буратинке: с длинным клином сзади, заканчивающимся жёлтой кисточкой. Вместо куртки на мне подбитый слоем синтепона шерстяной пиджак, слегка перешитый, чтобы застёжка вышла под горло, и на плечи накинут большой клетчатый платок. На самом деле, это не платок, а половина старого вытертого пледа, разрезанного и обшитого для красоты тесьмой. Женик и Влад выглядели чуть приличнее, но тоже, не сомневаюсь, сразили дядьку истопника своим гардеробом, собранным из случайных вещей. Например, штанами с нашитыми сёдлами и заплатами из искусственной кожи на коленях. Вдобавок ко всему, Жека так берёг свои кроссовки, что в поход отправился в женских танцевальных туфлях, подошедших ему по размеру. На голове Карнадута был неизменный картуз с лаковым козырьком. Он разлучил катруз с аленьким цветочком, нашитым сбоку. Правда, после этого на картузе открылась дырка, раньше прикрытая цветочком, и я по просьбе Карнадута самолично пришивала туда большую пуговицу в один из вечеров в кругу семьи... А Жека, когда уходит в лес, предпочитает надевать на голову будёновку со звездой во лбу... О, бедное моё племя, наследовавшее странные сокровища школьной костюмерной! К тому же, мы втроём измызгались в пути и были откровенно грязны.

Я вздохнула и бережно разгладила фольгу от шоколадного батончика (фольга на что-нибудь сгодится!):

- Откуда вкусняшка?

-Завезли в буфет. У них какой-то праздник намечался, корпоративчик. В субботу.

Я согласно кивнула. Я знала о традиционном корпоративе в честь профессионального праздника, он действительно проводился на базе лагеря, в большой столовой, неизменно в первую субботу сентября. А первая суббота в этом году как раз выпала на следующий день после роковой петли времени.

- А где остальные люди? - вяло поинтересовалась я, потому что тут же вспомнила, что весь штат работников лагеря с окончанием сезона уволен. Только истопника и дворника оставляют. И горничных - чтобы закруглились с уборкой и заклеили окна в корпусах на зиму. Их в 13.30 увёз рабочий автобус, потому что пятница после лагерной смены короткий рабочий день. Но должен был оставаться директор лагеря, завхоз, сторож... Где же эти люди?

-Павлович сказал, что директор лагеря отправил автобус с работниками, потом подписал накладную водителю, который привёз продукты. Потом директору позвонили, и он ушёл на остановку на шоссе, встречать пригородный рейс. Ему что-то передавали автобусом из города.