Три фута под килем

Все ясно. Можно выбирать любой путь. Мы предпочли левый берег. Основной судовой ход показался нам несколько короче. Еще десять километров — и «Горизонт» снова пересек Волгу. На этот раз у города Пучежа. У подхода к городской пристани целая вереница буев — белых и красных. Небольшой пассажирский теплоход осторожно пробирался между ними. Речные ориентиры ограждали опасную зону. В этом месте на дне водохранилища осталась часть города. Старожилы рассказывают, что многие здания и городские сооружения перед затоплением не разрушались. Так и залило их водой целехонькими — с печными трубами, со стеклами в окнах и дверями. Жаль нет у нас На борту акваланга. С ним можно было б опуститься под воду и прогуляться по улицам Пучежа!

Судовой ход Горьковского водохранилища вел дальше. Мы «проплыли» уже три страницы навигационного атласа, перебрались на четвертую. Судя по отметке на карте, до плотины оставалось 35 километров.

А погода не перестает баловать нас. Весь день солнце! К вечеру лучи поблекли, стали мягче. Море из светлосерого, пепельного поутру превратилось в нежно-голубое к полудню. Затем посинело. И вот распалось на огромные полотна: слева — яркое, почти ультрамариновое, справа — немая чернота.

Мы плыли по границе необычного красочного водораздела, поражаясь неиссякаемой фантазией природы. Чуть слышно шуршала вода под килем. Потом темную воду окрасили золотистые блики. Будто поднялось со дна новое солнце. А светило уже уносило с собой за линию горизонта угасающий день.

Рубиновый огонь буя, что оказался неподалеку, вспыхнул, словно салют уходящему солнцу. Над водой появились красные и белые точки. Замигали проблесковые огни створов, вдали ясно обозначились ворота аванпорта Городецкого шлюза.

Бакенщик изучает электронику

Треугольные бакены, буи в виде конусов и пирамид, гигантские створы — их увидишь ныне на каждой судоходной реке. Кто разбирается в этих указателях, кто запомнил, как они выглядят и что обозначают, тот может вести судно по любой водной дороге.

А было время, когда не знали капитаны этих речных ориентиров. Реки хранили молчание, подкарауливая неискусных судоводителей. С появлением пароходов ничто не изменилось на водных путях. Текли реки, неустроенные человеком. И если кончался благополучно рейс, если пароходу удавалось миновать без аварий мели да пороги, то благодарил хозяин судна человека, носившего почетное речное звание — лоцман.

Главным человеком был он на реке. Без него никто не рискнул бы двинуться в путь на большом судне. Лоцман — это говорящая карта. Он знал реку лучше своего дома, обладая феноменальной памятью, умел видеть в темноте. По береговой линии, по направлению стремнины, даже по цвету воды умел лоцман распознать препятствия. Марк Твен весьма своеобразно и метко рассказал о героях реки. «Если вы возьмете длинную улицу в Нью-Йорке и исходите ее вдоль и поперек, терпеливо запоминая все ее приметы, пока не будете знать каждый дом, и окно, и дверь, и фонарный столб — словом, все до последней мелочи; если вы будете знать все это так точно, чтобы сразу сказать, что перед вами, когда вас наугад поставят где-нибудь посреди улицы в чернильно-темную ночь, вы сможете составить себе некоторое представление о количестве и точности тех сведений, которые запомнил лоцман… А потом, если вы возьмете половину всех вывесок на этой улице и, раз в месяц перемещая их, все-таки ухитритесь узнавать их на новом месте, в темные ночи, всегда следя за этими изменениями и не делая ошибок, вы поймете, какой безукоризненной памяти требует от лоцмана река».

Твен писал о лоцманах, плававших по его родной реке Миссисипи. Но в прошлом и на других реках условия плавания были не легче. Бесстрашные и умелые люди проводили суда через Днепровские пороги. Мели и перекаты виртуозно обходили на тяжелых баржах шекснинские мастера. И на Волге были свои лоцманы.

Полистайте навигационный атлас старой Волги! На речном участке, скажем от Городца до Балахны, — всего-то 18 километров — шесть перекатов: два Городецких, Кочергинский, Ветлянский да два Парашинских! Целые лабиринты кос и закосок, заманих и огрудков. На карте-то они обозначены, а каково рулевому? Разве разглядишь их на речном дне?

Из поколения в поколение передавалось лоцманское искусство. В деревнях, будто в университетах, готовили речников высшей квалификации. Тверские, боровичские, вытегорские лоцманы считались непревзойденными знатоками северных рек.

Трудно сказать, когда появился на водной дороге первый бакен. Возможно даже, что сами лоцманы стали оставлять на стремнинах свои вехи — палки, шесты, плоты из бревен — для ограждения наиболее опасных участков. А может, судовладельцам надоело считать убытки от разбитых на порогах барж. Наняли они людей, чтоб вывешивали они ночью огни — ориентиры для рулевых.