Три Ганнибала

— Я клянусь, что эра ТЕРРЫ починит…

Они еще что-то спросили, но Форчун закончил свой бессмысленный ответ:

— …чтобы подобрать несравненную пару.

Агент понимал, что за это его накажут, но про должал строить из себя сумасшедшего.

— Берегитесь! — предупредил он. — Остерегайтесь.

Они казались совершенно обескураженными, поэтому он позволил себе задать свой вопрос:

— Будет ли блеск раздражать медведя?

Он сразу мог сказать, что вопрос не дошел до них, но ему казалось важным закончить мысль. — А как насчет парочки параноиков?

8 ТЫ МЕРТВ

Рвота не принесла ничего, кроме усиления головной боли и еще более горького привкуса во рту.

Либо его перевели в другую камеру, либо та, в которой он был, сжалась с тех пор, как он последний раз рассматривал ее. Вокруг него стало, казалось, меньше места, а на его теле стало гораздо больше синяков. Ганнибал Форчун критически осмотрел свое тело. Снаружи все было пока на месте. Если судить по разнообразным болям, мучившим его, что-нибудь внутри вполне уже могло отсутствовать. Совершенно очевидно, у него было сломано больше одного ребра, судя по вспышкам боли, сопровождавшим каждый вдох. Кожа под карфагенской бородой зудела, возможно, из-за роста его собственной щетины, но это был ничтожный дискомфорт по сравнению с остальными мучениями. Он твердо держался, не выдавая врагам полезной информации, и они старались сломить его волю пытками. Однако добились противоположного результата — его память стала действительно слабеть, и это самого Форчуна очень беспокоило, особенно, если появится возможность бежать.

В таком случае имперцам не имело никакого смысла бить его дальше. Оставалось только убить.

Вспомнив об импровизированных «часах» на своей левой лодыжке, он нашел корочку и попробовал сорвать ее. Не более двух дней прошло с тех пор, как он пустил там кровь. Щетина на верхней губе, не заклеенной искусственной растительностью, свидетельствовала о тех же двух днях. Желудок, однако, говорил ему, что прошло уже гораздо больше. Еще пара дней голодания может сделать его слишком слабым для побега, даже если представится шанс.

Он еще раз обследовал свою тюрьму с мерцающим освещением и постоянно меняющимися размерами. Хотя поверхности граней различались по фактуре, все они были очень аккуратно соединены. Эх, будь у него хоть какой-нибудь инструмент… Или способность симбионтов менять свой облик и пролезать сквозь узкие щели…

Устав, он снова уселся на пол, чтобы сохранить силы, потом собрал всю свою энергию для мысленного призыва к своему партнеру. Это могло быть простой потерей времени, но ему не оставалось ничего другого. Потом он продолжил размышления, перебирая в памяти все детали своего положения, стараясь заметить то, чего не замечал раньше.

В другой части подземного комплекса Грегор Малик, сидя у наблюдательного экрана, совещался со своим заместителем Барсом Толунемом. На экране был виден Ганнибал Форчун, сидящий, скрестив ноги, в явном унынии, совершенно неподвижно. Тиран включил подслушивающее устройство; через микрофоны послышалось дыхание пленного агента.

— Он, похоже, чувствует себя вполне комфорт но, — заметил Толунем.

— Исправь это.

Повинуясь, комковатый протянул верхнее щупальце и увеличил дозу тепла в камеру. Малик спросил:

— Когда Рундль будет готов?

— Возможно, завтра. — Оранжевые оборки Толунема заколебались.

— Отлично. Начнем вторую фазу эксперимента вечером.

Грегор Малик оставался у экрана до тех пор, пока Ганнибал Форчун не начал корчиться от невыносимого жара.

Когда он проснулся в следующий раз, комната опять изменилась. Новые боли конкурировали со старыми. Жажда пронизывала, казалось, даже кончики пальцев. Как и раньше, он не помнил ни об ударах, ни об их продолжительности. Он осторожно начал разминать затекшие мышцы.

— Мой дорогой Форчун, — раздался голос Мали ка из скрытого динамика. — Жизнь была бы гораздо легче для тебя, если бы ты оставил эти ребяческие мысли о побеге. Я бы восхищался твоим упорством, если бы оно не заставило нас трижды поменять вид твоего жилища за прошедшую неделю.

Ганнибал Форчун попытался выдавить дерзкую усмешку, но быстро остановился, почувствовав, как болят потрескавшиеся губы.

Больше Малик ничего не сказал. Камеру заполнил вонючий туман, и снова пришло беспамятство.

Светящиеся точки мерцали в темноте, обрисовывая смутные очертания предметов и людей, в то время, как голоса появлялись и исчезали, перекрывая друг друга.

— Наконец-то, — с насмешкой сказала китаянка, — ты больше не похож на профессионального героя.

С другой стороны раздался бас Таузига, и в его вопросе прозвучала издевка:

— Как ты себя чувствуешь?

— Не осталось сожалений, а? — спросил Ванго.

— Здесь неласково относятся к незнакомцам, путающимися с чужими женщинами, — продолжила Луиза.

— …оставил эти ребяческие мысли о побеге, — добавил Грегор Малик.