Он был страшным и несчастным одновременно. А я не знала, как помочь. Детям хватало ягод, взрослые сами говорили, чего бы хотели. А этот человек называл мое новое имя, но обнимал статую. Говорил с ней, хоть будто бы и со мной. А я не могла ответить. Разве что высыпать ему на голову снега, но он даже не вздрагивал, принимая мои проделки за плохую погоду. И вот как дать ему понять, что его поведение невежливо? Чтобы он меня увидел? Почему остальным хватает круговорота листьев, поднятого снега или оброненных трав, чтобы узнать о моем присутствии, а ему – нет. Что за ограниченное зрение у этого двуногого?
– Прости, – покаянный шепот отвлек меня от негодования. Настолько, что на пол упала где-то прихваченная медная кружка. Звон, разнесшийся по залу, заставил позднего гостя вздрогнуть. – Верно, я виновен и прощения не заслуживаю.
Я опустилась на гладкий камень, именуемый людьми алтарем. Отчего-то он был теплым, хотя в нынешний сезон ему полагалось стать настоящим льдом.
– Мне придется уйти, – продолжил свою покаянную исповедь мужчина.
– Или я сделаю это сам, сохраняя память о тебе. Или нарушу свое слово.
– Отпущенная мне неделя подходит к концу. Три года надежд. Три года ожидания…
– Я буду ждать тебя. Сколько потребуется.
Мне было жаль печального гостя, делившегося самым сокровенным с эхом. Ветер коснулся белых волос мужчины, поднял ему короткую челку, отчего посетитель стал похож на ежа.
– Надеюсь, это твои проделки, – горько усмехнулся гость, приглаживая волосы и поднимаясь.
Гордое признание отозвалось порывистым свистом. А камень, на котором я сидела, потеплел еще сильнее, согревая мой ветер. Я бросилась было за уходящим гостем, желая проводить его до дома, самого близкого к холму, но дверь захлопнулась прямо передо мной.
А после завыл волк, призывая меня в свидетели своей охоты. И я ушла.
Следующим утром дом у храма опустел. Исчез и менявший цвет волос человек, словно и не мое присутствие было главным в его жизни. Оставил открытыми двери, распахнул окна и последовал вслед за мрачным обитателем дома у холма.
Они больше не вернулись.
Но дом не пустовал долго. Уже к вечеру у него появилась новая хозяйка. Темноволосая девушка взбежала по резным ступенькам, затопила очаг, закуталась в плед и, глядя на огонь, принялась рассказывать.
Мне нравились ее сказки. Нравились наши посиделки, хоть меня и обижало, что она напрочь игнорировала мое присутствие. Ничто ее не пронимало: ни сброшенные на пол резные статуэтки, оставшиеся от предыдущего хозяина дома, ни звон кухонной утвари, ни разлитое молоко – настоящий жест отчаяния.
Она не желала замечать моего присутствия. Не боялась ни буйства ветра, ни подброшенных ей мышей. А мне настолько хотелось поставить ее на место, заставить видеть себя… но безуспешно. И я ушла. Перестала приходить, перестала появляться в поселении. Ночами просиживала в каменном доме, на теплом камне, наедине с молчаливой девой. Она казалась мне брошенной всеми, а потому несчастной. Как и я. Не знаю, чего было больше в моем желании – отчаяния или злости, но хоть на миг мне захотелось стать как она, как они все. Те, кто бродил у подножия холма, кто знал обо мне, но не замечал, кому я давала знаки, но их не видели. Мне отчаянно захотелось… стать человеком. И отомстить. За нас обеих. За меня и каменную деву, оставленную тем, кто так ее любил.
– Ну наконец-то, – насмешливый голос той, кто читал мне сказки, болью отозвался… в ушах?
Я покачнулась, не в силах удержать равновесие. Девушка торопливо подбежала, присела рядом и уложила мою голову себе на колени. Все… болело? Наверное, так. Раньше я не испытывала боли, но сейчас мир разрывался, я больше не знала, что происходит в долине за горами, что запер в погребе староста и куда отправился охотник из крайнего дома. Они словно исчезли для меня. Дернулась, пытаясь подняться…
– Тише. Не все сразу. К телу нужно привыкнуть. Подожди, я позову Хольера, он поможет нам спуститься, а там поговорим. Я все тебе объясню…