Три года счастья (СИ)

Распалась. Эта семья и вправду распалась много столетий назад. Распалась, потому они могли пойти друг против друга, вечные стычки, разборки, бега от разъярённого отца, закалывание и гниение в гробу. Эта семья была несчастна на протяжении стольких веков. Эта семья несчастна по-своему. Эта семья могла познать счастье, когда они собирались за одним столом, праздновали Рождество или какой-нибудь праздник, когда один Майклсон защищал другого во время сращение с врагом. Эта семья счастлива по-своему.

Распалась. Один может убить другого. Разве эта семья счастлива?

Убить. Ребекка вздрагивает, оцепенела от ужаса, который отражается в ее глазах. Она может сгореть, ведь ее родной младший брат приставляет к ее груди кол из белого дуба – единственное оружие, которое может убить ее. Кол пусть и младший из семьи, но в подлости он не уступает Никлаусу, и сестре, которая может быть хуже Клауса. Он видит страх в ее глазах, а она ведь не видела, как ему было страшно, как внутри все оборвалось, когда та приставила клинок к его спине. Она не видела и не знает, что ему тоже может быть страшно. Его руки не дрожат, и он смотрит в ее глаза. Сморит, словно наслаждается тем, что ей страшно, что она страдает.

— Кол!

— Я не позволю тебе воскресить Сайласа!

Удар. Клаус появляется, как всегда вовремя. Появляется, чтобы защитить любимую сестру. Появляется, отбрасывает младшего брата к стене, словно он ненужная вещь. Клаус сам заколет его, заставит страдать, но защит Ребекку. Он лишний и Кол это чувствует.

— Хватит этих глупостей! Опусти клинок, Кол.

Смотрит в глаза брата и сестре. Смотрит долю секунды. Смотрит, чтобы запомнить. Запомнить, то что всегда был лишнем, не нужным. Он ведь знал это. Знал, что лучше исчезнуть и закрыть за собой дверь. Так Кол Майклсон и поступает. Он просто исчезает закрывая за собой дверь. Проще и легче исчезнуть.

Убить.

Глубокие вздохи, все тело свело в судорогах. Ее трясет только от мысли, что ее родной брат мог убить ее. Каждый вдох через силу. На сердце образовалась очередная рана. Рана, которую не может залечить не одно лекарство. Клаус ведь не поймет, о чем она думает. Не знает, что она оцепенела от ужаса, осознала насколько велика их семейная драма. Драма, которая длиться уже столько столетий и не отпускает эту семью. Не отпустит и все это только принесет новые раны, которые зарубцуются в шрамы. Не пойдет, до того момента, как находит в себе силы обернуться к брату. Оборачивается, надеясь, что ее брат поймет ее. Поймет, что она сломана на пополам.

Сломана.

Сходит с ума.

— Он собирался убить меня!

Смотрит в глаза, ждет, что Клаус скажет хоть слова. Одно единственное слова, которое поможет ей прийти в себя, вырваться из этого круга Ада. Вырваться и вернуться в реальный мир. Ждет, что ее брат подберет нужные слова, чтобы утешить ее, ведь Ребекка нужна ему, она все еще его сестра и семья, была рядом с ним на протяжении стольких столетий. Ребекка, словно вещь принадлежала, а Клаус контролировал ее, решал за нее и тем самым сделал ее сильнее. Он мог заставить себя ненавидеть, мог кричать, закалывать, а Ребекка всегда прощала. Прощала. Простила, после случая, когда уничтожила кровь двойника и ее брат, кричал, что она ему не сестра, не семья. Он кричал, что она ничто. Ребекка простила. Всегда прощала, потому что любила и он ее брат. Прощала. Она слабая и сейчас ей нужно было, чтобы тот поддержал ее, утешил. Не поддержит, а сделает еще больнее. Больнее, несмотря на то, что он видел весь страх и ужас в глазах блондинки. Больнее и возможно, так Никлаус Майклсон защищается. Защищается, причиняя боль, тем, кто ему дорог. Может, это его сущность : Причинить боль, тем, кто сражается за его. Причинить боль легче.

— Тогда, тебе нужен урок, как правильно убивать брата.

Убивать. Желает разгромить комнату. Разгромить гостиную, разбить вазу, обенуть стол, разбить висящее на стенах зеркала и картину, задушить Клауса или просто сделать ему больно. Причинить боль тому, с кем была на протяжении столетий. Он ведь поступал с ней так, и почему Ребекка не может высказать все, что чувствует, высказать, что ей противно, и она ведь желает видеть семью единой, но вряд ли он оценит это. Не оценит и посчитает очередной ее глупостью, такой же, как мечты о детях, собственной семье и любимом рядом. Сентиментальные глупости, которые никогда не станут реальностью. Ребекка никогда не обретет свое счастье, даже если она заполучит лекарство.

Он самоуверен, смотрит в ее глаза, ухмыляется своей привычной улыбкой, идет к ней навстречу и ждет. Ждет, что она произнесет ту самую фразу. Фразу, в которой высказывала, все, что думает о ней. Ждет, когда сглотнет подступивший к горлу ком и скажет. Скажет с ненавистью, словно выплескивает на него весь яд. Скажет и ей станет легче, прекраснее. Скажет, смотря в глаза.

— Гори в Аду!

Неважно. Она сказала и теперь может уйти. Уходит, не желает видеть. Уходит, стуча каблуками и демонстративно закрывая дверь. Уходит, не скрывая своей злобы. Уходит, желая, что ее родной брат горел в Аду.

Ушла.