Три города на севере Африки

Надо ли говорить, что все лучшее в Каире располагается на Фуаде и в ее окрестностях. Фуад — улица длинная. В центре она распадается на две части. Стоит пересечь линию метро, как облик Фуада резко меняется. Вторая половина ее — та, что доходит до Нила, — похожа на первую и пестротой, и шумом, и сутолокой (тут ее даже больше), только здесь все выглядит грязнее и беднее, да и люди улыбаются меньше, смотрят как-то озабоченно и хмуро. Словно Фуад — это две улицы, две сестры, одной из которых выпал счастливый жребий, а другой в жизни повезло меньше.

Впрочем, Фуад не кончается у моста. Улица перетекает мост — также имени 26 июля — и продолжается уже в Замалике. Потом еще одни мост, через рукав Нила — Бахр аль-Амма (мост так и называется Замалик), и дальше на запад. Фуад — самая длинная, идущая в широтном направлении улица Каира.

У моста через Нил небольшой импровизированный рынок (тазы, шарики, пыльные детские игрушки), рядом стоянка автобуса.

О автобус! Манящий и недоступный каирский автобус! Сразу скажу: я ни разу не ездил на нем. Страшно было. Он представляет собой широкую желто-красную колымагу, изрядно помятую, с обязательным провалом вместо заднего стекла. Стекло выбили не просто так, не ради шутки уличные малолетние хулиганы. Дело в том, что заднее окно являет собой наиболее широкое, а следовательно, и самое удобное отверстие для проникновения внутрь этого вида общественного транспорта. Треть пассажиров попадает в автобус именно через заднее окно. Раза два я видел торчавшие оттуда босые или в сандалиях ноги, голова обладателя которых была в толпе среди счастливчиков, втиснувшихся в салон. Думаю, нет нужды говорить о том, что люди не только висят в дверях диковинной машины. Когда автобус движется, десяток пассажиров буквально волочится за ним, цепляясь за плечи или ноги более удачливых конкурентов. Равнодушный водитель не обращает ни малейшего внимания на тянущийся по неровному асфальту живой хвост.

Из автобуса никогда и никто не выходит. Все только входят. Это чрезвычайно забавно и немного жутковато. Скандалов внутри, наверное, не бывает: ведь чтобы сказать хоть что-то, требуется набрать воздуха, а это сделать невозможно.

Водители не интересуются пассажирами. Впрочем, мало любопытства вызывает у них и уличное движение. Они всегда едут только прямо, не лавируя и не заботясь о своих соседях — легковых автомобилях. В Каире много дорожных знаков и полицейских. Но как те, так и другие не в силах разобраться в дорожном хаосе. Существует лишь одно неписаное правило, пунктуально соблюдаемое всеми, кто передвигается на четырех колесах: уступи сильнейшему. А сильнейшим единогласно признан автобус. Разумеется, при частых столкновениях (что совершенно неизбежно) его красным бокам тоже достается, но страдает он куда меньше своих соперников. От автобуса легковушки разбегаются, как цыплята от коршуна. Почти такой же трепет испытывают они и перед «газиком».

Если автобус считается королем каирских улиц, «газик» — ее принцем, то на титул принцессы в те годы претендовала двадцать первая модель «Волги». Крепость ее корпуса была хорошо известна местным шоферам, и они ревниво оберегали от этой устаревшей формы машины свои «фиаты», «фольксвагены», «мерседесы».

Хуже всех приходилось обладателям дорогих американских машин. Неповоротливые на сравнительно узких каирских улицах, эти лимузины становились объектом шантажа юрких малолитражек, водители которых нередко из гордости отказывались пропускать вперед кичившихся своей бессмысленной мощью красавцев.

Неторопливо ползали вдоль улиц такси, вопрошающе останавливались у замечтавшихся прохожих. Предложение явно превышало спрос. Черно-белые египетские «рамзесы», изготовленные с помощью все того же «Фиата», «мерседесы», «фиаты». Однажды попался «москвич».

Думаете, здешние шоферы разговорчивы и общительны, как все люди? Ничуть не бывало! Во всяком случае, каирские таксисты куда молчаливее своих московских коллег.

Лишь однажды мне попался общительный водитель. Узнав, что я русский, он немедленно вступил со мной в беседу о политике.

— Ты считаешь, что все хорошо? Что все остается по-прежнему? Неужели кто-то еще верит Садату?

Я молчал, обдумывая, что сказать, когда представится возможность.

— Наплачутся с ним еще. Он…

Далее последовала длинная тирада, которую мне удалось запомнить и воспроизвести знакомому арабисту. Тот лишь развел руками.

Шофер не унимался:

— Он же амрики (американец). Воистину, он амрики, он еще совершит зло на нашей земле. — Таксист перешел на патетический тон. — Он мунафик (лицемер).

Сейчас, спустя более чем десятилетие, когда слова каирского таксиста так печально подтвердились, невольно задумываешься о той прозорливости, которой обладают порой люди, достаточно далекие от политики, но социальным инстинктом постигающие ее суть. Тот шофер не был одинок. Тогда, в 1972, очень многие египтяне предчувствовали наступление в своей стране невеселых перемен.

Увлеченный разговором с таксистом, я не заметил» как мы выехали на набережную.

— Тебе куда? — спросил водитель.

— Мне? Мне к Нилу.