Три горы над Славутичем

Хорив любил порой охотиться один, без товарищей и даже без собак. Когда ты один — в лесу ли, в поле ли, — никто не мешает тебе любоваться облаками в небе, цветами в травах и мотыльками на цветах, слушать нежный посвист иволги и непонятный шепот листьев высоко в деревьях, усердное постукивание дятла по сухой вершине сосны и жалобный писк невидимых птенцов в дупле. Никто не отвлекает тебя от дум, от молчаливой и столь необходимой человеку беседы с самим собой.

Разве что, как сейчас вот, прервется бег твоей мысли двумя увиденными косулями, которые сами прервали свой бег и остановились на дне яра у лесного ручья — напиться. Одна пьет, другая сторожко озирается.

Заприметив косуль, Хорив тотчас перестает любоваться цветами и слушать птиц. Теперь он как в бою: не останавливая коня, только чуть придержав, срывает с плеча через голову рогатый антский лук, вмиг выдергивает из колчана и накладывает стрелу, натягивает до упора тетиву и тут же, немедля, отпускает. Лети, стрела, куда глаз да рука послали! А косули уже почуяли беду, обе перестали пить, подняли темноносые глазастые мордочки, тревожно наставив уши. Одна метнулась в кусты, другая не успела. Лишь подпрыгнула на месте и тут же свалилась, обломив вонзившуюся в шею стрелу, забила быстро-быстро тонкими ногами… И утихла, уже не видя остановленными открытыми глазами, как подошел спешившийся охотник и вытащил блеснувший нож — добить…

Взвалив косулю на холку крепкого конька, Хорив неторопливо двинулся далее по троне — в глубь бора. Дубы и липы, клены и ясени здесь более не встречались, не видно было даже берез. Вокруг рыжели стволы одних только сосен, окруженные молодым подростом, высоко в ветвях скакали векши, роняя недолущенные шишки, да носились с места на место, попискивая тоненько, стайки синиц.

Хорив пересек еще два яра; привычный конь осторожно спускался по их заросшим склонам, переходил вброд мелкие речки и в несколько сильных рывков выносил всадника с добычей снова наверх. Тропа поднималась все круче, круче и внезапно уперлась в густой кустарник, за которым виднелся горб, весь в проступивших камнях.

Он никогда еще не бывал здесь. И не тотчас приметил, что тропа, до предела сузившись, продолжается в кустах. Приметив, спешился, поправил сползающую косулю и пошел в кусты по едва видимой тропе, ведя за собой коня в поводу. На всякий случай изготовил меч.

Пройдя кустарником, очутился у самого горба и прямо перед собой узрел пещеру. И огонек в ее глубине. Над входом — белый череп тура с невиданно размашистыми рогами. У входа — два гладких камня, черный и желтый. Тут что-то заслонило огонек и, светлея, появилось вблизи, выбираясь из пещеры.

Теперь перед Хоривом стоял, выпрямившись, высокий худой старик, весь в белом до пят, белые поредевшие кудри до прямых костлявых плеч, белая борода едва не до колен. Скорбные брови, как заснеженная двускатная кровля, а из-под них — светлые до белизны глаза с черными точками зрачков, спокойно-приветливые, все видящие в тебе и все в тебе разумеющие.

— Белый Волхв?! — воскликнул, не удержавшись, Хорив, изумленный внезапной встречей с самым прославленным на Горах вещуном. — Здоров будь, Белый Волхв!

— Здоров будь и ты, Хорив.

Охотник снял с коня косулю и положил к ногам старика. Но тот лишь повел белокудрой головой из стороны в сторону:

— Благодарствую, оставь себе. Мы, волхвы, свое едим. А ты привяжи коня да прикрой свою добычу хворостом, вон куча лежит, бери оттуда. И входи ко мне.

Привязав коня к ближайшему дереву и забросав косулю хворостом, Хорив, нагнувшись, проследовал вслед за волхвом в пещеру, которая внутри оказалась обширнее, нежели можно было предположить по размерам входа.

Воткнутые в глазницы конского черепа, горели две восковые свечи, скупо освещая все вокруг и чуть чадя, однако дым тут же вытягивало куда-то к невидимому отверстию в своде. Виднелись несколько широких колод, будто вросшие ошкуренные пни; на стенах висели связки сушеных трав, у стен стояли разновеликие горшки, без узоров, с деревянными крышками; в глубине угадывалось ложе — долгое возвышение, устланное сеном и прикрытое белым плащом, на котором лежали гусли. В самой глубине то вспыхивали, то гасли два круглых глаза — неведомо чьи. А где предел той пещеры, невозможно было угадать.

И еще — светлел в полумраке чей-то великий череп, с полбыка, каждая глазница — с голову человечью, а прямо из челюстей — два круто загнутых рога непомерной долготы.

— Что за великан был? — полюбопытствовал гость.

— То зверь, не человек, — охотно пояснил хозяин. — Жили здесь когда-то мохнатые звери-великаны, с рукой вместо носа и с рогами вместо зубов. Давным-давно они жили. И племена здешние на них охотились… А ты садись, вон любую колоду выбирай. И отведай наших яств, не побрезгуй.

Он угостил Хорива лесной ягодой и свежим сладким медом, без хмеля.

Раздалось беспокойное жужжание — это в пещеру влетела с воли заблудившаяся пчелка. И все никак не могла найти обратный выход, хотя он был прямо перед ней. Экая бестолковая!