Три горы над Славутичем

Дав отдых коням, двинулись далее, еще до сумерек. И никто не мог узреть после, как в наступившей темноте подобрались к дубам неслышные тени с горящими глазами и принялись пожирать оставленную богам снедь…

Другой остров, самый великий из всех прочих, повстречался посреди Днепровского лимана при выходе к Понту. Здесь соединились с уличами и тиверцами. Отдыхали два дня и две ночи, крепя мачты и ставя паруса, готовя челны и лодии к морской дороге.

И пошли снаряженные антские суда под яркими парусами да на веслах по волнам великого Понта Евксинского, кишащего резвящимися дельфинами и непонятными прозрачными медузами. Держались поближе к берегу, чтобы в случае непогоды успеть пристать и укрыться. Шедшие берегом всадники и те, кто сидел в челнах и лодиях, не теряли друг друга из виду, подавали друг другу знаки. Так было веселее и надежнее.

Миновали Тирское устье и подошли к устью Истринскому, многие рукава которого терялись в заболоченных берегах. Далее начинались ромейские земли. Здесь кое-как нашли подходящее место — повыше да посуше, пристали и высадились. Переночевали. А наутро суда и верхоконные собрались двигаться вверх по Истру и левобережью — искать доброго места для становища. Лишь одна великая лодия под бело-синим парусом, на котором намалеван был несмываемой краской княжий герб — звезда над головой конской и меч со стрелой накрест, отправлялась далее по морю — к Царьгороду, унося туда Кия с его ближними и кладь с подарками.

Оставшийся с прочими Воислав, прощаясь, заявил князю:

— Ежели до конца лета не будет от тебя вестей либо придет весть недобрая… Знай, всех приведу за тобой и разорю Царьгород!

15 САМОЕ ТЯЖКОЕ

День был ясный и знойный. Вдоль Месе — центральной магистрали Константинополя, украшенной сегодня алыми и пурпурными полотнищами, яркими коврами и гирляндами свежесорванных цветов, — в тени колоннад и деревьев толпились зеваки. Богатые торговцы, которым посчастливилось основать свои лавки на этой улице, приостановили свою бойкую деятельность и — вместе с домочадцами, приказчиками и слугами — ожидали предстоящего зрелища. Все равно никто сейчас не станет покупать их товары, будь то дорогие ткани, модные одежды или ювелирные изделия. Все поглощены другим, все взоры обращены на каменные плиты, которыми вымощена Месе. Вот-вот по этим плитам застучат звонкие копыта множества коней — и падкие до всяческих развлечений граждане Второго Рима получат еще одно удовольствие от предстоящего красочного зрелища.

По обеим сторонам Месе, на всем ее протяжении выстроились сотни пеших и конных гвардейцев. Ослепительное солнце многие сотни раз повторялось, уменьшившись, в их шлемах, латах и наконечниках копий.

Множество улиц, справа и слева вливающихся в центральную магистраль, оцеплены отрядами угрюмых федератов-наемников, сдерживавших несметные толпы простолюдинов, стекающихся сюда с окраинных кварталов, чтобы тоже поглазеть на ожидающееся шествие. Если их не сдержать, если всех пустить, они собьют с ног почтенных граждан столицы, затопят всю Месе и не дадут пройти процессии. Вот отчего стоят на перекрестках вооруженные до зубов бородачи-наемники, сдерживая толпы мелких торговцев и ремесленников, моряков и строителей, поденщиков и неприкаянных бродяг, которые теснятся, давят друг друга, шумят и ропщут, но не посмеют прорвать оцепление. Знают, не раз убеждались: с федератами шутки плохи. И ведь все равно ничего не увидят отсюда, но не уходят — такова уж непоследовательная человеческая натура…