Три грани круга (СИ)

К моему сожалению, я доподлинно знала кто моя мать. У меня все было не так как у других детей, которых сразу же после рождения помещали в идеальные условия для жизни. Как только ребенок передавался на попечение государства забота о нем, его воспитание, содержание ложилось на плечи специально обученных линов, прошедших строгий контроль и отбор. На такую ответственную работу был конкурс один к двадцати семи и это среди тех, кто успешно сдал все экзамены и прошел тесты на профпригодность. Абы кого к воспитанию детей не допускали. Это должны были быть лучшие из лучших, способные сеять разумное, доброе, вечное. Никто не сомневался, что это так и было. Вот только мне пришлось испытать на свой шкуре совершенно иное.

После моего рождения моя мать подпала под влияние неолинов, проповедующих возвращение к истокам, к корням, тогда среди женщин было модно воспитывать детей самостоятельно. Ведь без добровольного желания матери отобрать ребенка никто не мог. В то время как раз пошла волна желающих дать своим детям все самое лучшее, в частности ласку и заботу. Вот я и осталась с матерью, а не была передана на воспитание в госучереждение. Мама как могла меня содержала. Хорошо или плохо я уже не помню. Главное, что она была со мной. Я чувствовала ее тепло, ее руки, ее ауру. Пока я была совсем маленькая, ей было со мной легко обращаться, потому как мне не требовалось ничего кроме ее внимания. Но потом я стала интересоваться миром, а у мамы проснулось желание учиться. Она с горем пополам справлялась со мной, чтобы уделять внимание себе. Ее покорили основы управления государством. В итоге, когда мне исполнилось пять лет у моей мамы возникла дилемма, либо она идет по выбранному профессиональному пути, либо занимается мной. Она с трудом пыталась совмещать работу и воспитание ребенка. А когда встал выбор или-или, то он оказался не в мою пользу. Так я оказалась в госучреждении вместе с другими детьми линов. Что пережила в первые годы после помещения туда я вряд ли смогу передать словами.

Мне было очень тяжело.

Мне было невыносимо.

Однако я смогла превозмочь все и не сойти с ума. Когда я оглядывалась назад, вспоминая свои детские годы, понимала, что еще хорошо отделалась, не став моральным уродом. По крайней мере, я на это надеялась.

В конце первого года пребывания в детском учреждении я дала клятву, что если у меня когда-нибудь будут свои дети, то их никогда не брошу, чтобы они не испытали той боли, того разочарования, которое испытала я. Потом я научилась жить в этом мире, воспринимая его такой какой он есть, стараясь принять за аксиому все что мне говорили. Так было легче. Я забывала, что когда-то все было иначе, пытаясь новыми воспоминаниями и впечатлениями заменить старые.

Мама несколько раз ко мне потом приезжала, что-то пыталась объяснить. Видимо, и для нее было тяжело принять решение, а может быть, ее совесть замучила? Не знаю. В один из последних приездов она и дала свой номер, произнеся вслух. Потом еще его ввели в программу гипно-сна. Так что мне волей-неволей пришлось его запомнить.

Стала ли мать счастливее отказавшись от меня? Не знаю. Я лишь знаю, что она далеко пошла, избрав в качестве профессии управление. В настоящее время она была одним из министров правительства. Я изредка видела ее по головизору. Боли от узнавания уже не испытывала, предпочитая воспринимать ее как постороннюю лину, такую же как и всех остальных.

А вот оказалась в критической ситуации и сразу же вспомнила о ней.

— Долгой жизни и продолжения рода, илина Лилит, — сухо произнесла я, в конце фразы мой голос дрогнул.

— Долгой жизни, доченька, — практически радостно ответила мне мать. — Что-то случилось, девочка моя?

Мама всякий раз подчеркивала наше родство. Хоть мне было и больно это слышать, но в глубине души я радовалась тому, что знаю свою мать, хоть, она и поступила со мной ужасно. У других детей в детском учреждении были только номера и имена, а у меня была мама. Пусть она жила далеко, пусть я ее практически не видела, пусть обижалась, злилась, негодовала, но она у меня была. И в этом я была богаче всех остальных детей, у которых мам не было.

— С чего ты решила?

— Должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, раз ты мне позвонила. У тебя что-то со здоровьем? Плохие анализы? Невозможно подобрать триа? Ты только скажи мне. Я тебе помогу, — донеслось до меня.

— Ты знаешь про подбор? — удивилась, но не сильно. Я подозревала, что мама следит за моей жизнью, хоть и не вмешивается в нее.

— Я-а-а, э-э-э, — она несколько замялась. — Да, — честно призналась.

Все же способность говорить правду было нашей общей чертой.

— Тогда ты должна знать, что мне подобрали триа.

— Правда? Я очень рада. Мне пришлось в последнее время много работать, даже сейчас еле-еле улизнула с заседания кабинета министров…

— Ой, извини. Я тебя отвлекаю, — разочарованно произнесла в ответ. Последняя надежда на помощь разбилась вдребезги.

— Нет, дочка. Нет. Все нормально. Там поднимался вопрос к которому я никакого отношения не имею. Говори что стряслось. Что нужно сделать?