– Нет. Это бессмысленно, исходный материал не тот. Я не сапожник, – художник махнул рукой и налил себе белого вина из придирчиво выбранной бутылки, вынутой из ажурного стального поставца.
– Видал сноба? – Франц перестал улыбаться и подошёл к Агате. Несколько секунд спустя он уже осторожно держал чашку у ее губ, следя за тем, чтобы кофе не пролился на кожу. – Одевайся, парень. Вон пакеты, в углу, твой – белый. Сейчас Фрида подсохнет, Фил ей мордочку нарисует, и посмотрим конструкцию в сборе.
Из рубки доносилась отчаянная брань на интере. Трейси мало того, что прилетел сам, так ещё и дядюшку приволок. И теперь Эдвард Молбери ругался с Максом Заславским.
Поводом для стычки служила, насколько понял Варфоломей, уверенность Капитана Неда в необходимости дополнительного прикрытия с воздуха. Каковое он и готов был обеспечить в любое время и в любом объёме. Вплоть до пары эсминцев и эскадрильи тяжелых аэрокосмических истребителей прямо сейчас. Что характерно, обе высокие договаривающиеся (или докрикивающиеся) стороны прекрасно понимали, судя по всему, что прав Макс, а вовсе даже не Нед. Но менее раскалённой атмосфера не становилась. Платина покосился на Агату, поймал насмешливый взгляд и почти незаметное пожатие плечами, и решительно двинулся вперёд – прекращать безобразие.
С их появлением на рубку упала тишина. Густая, вязкая, как кисель. Такая глубокая, что даже хриплое перханье Молбери не нарушило её, просто кануло куда-то на дно. Кондовый, которому казалось скучным потрясаться в одиночку, довольно усмехнулся: потрясаться было чем. Сестрёнка была одета с головы до ног. И при этом являлась самой голой из всех голых женщин, виденных Варфоломеем. И то, как она сейчас двигалась, картины отнюдь не нарушало.
Белый наряд в стиле «милитари» напоминал униформу. Короткая юбка облегала бедра и продолжалась не стесняющим движений взрывом плиссе. Из высоких ботинок выглядывали то ли гольфы, то ли удлинённые носки с кружевной окантовкой. Блузка с коротким рукавом, погончиками и сверкающими металлическими пуговицами едва сходилась на груди, явно не знакомой с понятием «лифчик». Сквозь тонкую, но при этом жёсткую ткань недвусмысленно просвечивали нарисованные Филом цветы. Кисти рук скрывались под короткими, едва до запястья, перчатками из дорогой кожи тончайшей выделки. Картину дополняли браслет и колье.
Пять позолоченных патронов на колье, один на свободной цепочке браслета – ювелир прекрасно справился с поставленной задачей. И что с того, что требование легкого и быстрого высвобождения элементов украшений поначалу поставило беднягу в тупик? Трепаться он не станет – за это Франц поручился, – а остальное неважно. Завершало композицию совместное творение золотых дел мастера и Питера Гринбаттла: массивная серьга в левом ухе, выполненная в виде миниатюрного пистолета.
Грива волос цвета красного дерева с непременной прядью оттенка старого золота в середине каждого крупного локона едва поддавалась усмиряющему действию нескольких шпилек. Глаза стали золотисто-зелёными с карим кольцом вокруг зрачка, кожа сменила оттенок загара с медового на персиковый. В сочетании с глазами, волосами и нарисованными цветами эффект получился сногсшибательным.
Довольная произведённым впечатлением, Агата переложила из одной руки в другую жакетик и сумочку и гордо посмотрела на Платину. Глаза ее затягивала поволока, настолько откровенная, что в позвоночник закатца помимо его воли и здравого смысла ударили невидимые молнии.
– Кажется, у нас получилось! – хрипло промурлыкал женский голос: сладкий, тягучий; и чёрный, как душа Дьявола. Если, конечно, у Дьявола есть душа.
– Можете не сомневаться! – сдавленно выговорил Анатоль Трейси. – Как это у вас выходит, Агата?
– Десять лет практики, Анатоль. Всего лишь десять лет практики, и, поверьте, вы научитесь делать, как надо, с первого раза. Как, по-вашему, впечатлится господин Хо?
– С господином Хо лично я не знаком, – каким-то чудом Трейси заставил свой голос звучать по-деловому отстраненно, – но будь на его месте я, я бы впечатлился.
– А если не впечатлится, – прокаркал со своего места Молбери, – то он законченный импотент!
– Я всегда знал, что красота спасёт мир, – насмешливо, с демонстративным акцентом прокомментировал Леон Аскеров, – а добро победит зло. А потом поставит его на колени и оторвет голову!
– Отлично. Примерно это нам и требовалось. Господа! Нам, случаем, не пора?
«Ревель», отключивший систему оптического камуфляжа лишь на то время, которое требовалось для принятия на борт катера Молбери, плавно двигался к предполагаемому месту перехвата. В рубке было тихо, только едва слышно гудел какой-то прибор. Фон Строффе чуть касался сенсоров управления пальцами правой руки. Ничего экстраординарного не происходило, ИскИн прекрасно справлялся с задачей.