– Знаешь, если я чему и научилась, так это выборочности воспоминаний и точки зрения на них. Да, Жорик Гладышев подарил меня Тони. А Тони взял, да и не воспринял меня как вещь. На тот момент он был один такой. Уникум. Мы прожили вместе три месяца, прикинь? И всё это время он говорил со мной, как с равной, учил стрелять, заставлял решать задачки по практическому поведению в разных ситуациях… можешь себе представить эти семинары?! Когда Жорик ударил меня, Тони попросту избил вице-президента Волги. Вот взял – и избил. До кровавых соплей и мольбы о пощаде. А потом, когда курс лечения и моя работа закончились, он выплатил мне колоссальную сумму. Во всяком случае, по моим тогдашним представлениям. Мог, кстати, и не платить: Жорик взял на себя все расходы. И этих заплаченных Тони денег мне хватило, чтобы выкупить приютский контракт. Анатоль, тебе когда-нибудь дарили тебя самого?
– Раньше – нет. Сейчас – да.
– В смысле?
– Я очень давно не чувствовал себя человеком. Функцией, чем-то, что определяется приставкой «мэтр» к фамилии – сколько угодно… а человеком… спасибо.
– Не за что.
Анатоль наклонился вперёд, оперся локтями о стол, сцепил пальцы и исподлобья внимательно посмотрел на сотрапезницу.
– Есть за что. Ты даришь мне – меня. Спасибо тебе за это. Так что теперь – здесь, сегодня – я могу понять, о чем речь. Вот, значит, о каком гонораре ты говорила…
– Гонорар… не в гонораре дело, – поморщилась Агата. – Деньги любят счёт, но главное не это. Тони увидел во мне человека, понимаешь? Он даже не стал придумывать мне имя, так и называл Агатой. Правда, – тут она усмехнулась, – как-то раз, будучи… эээ… не вполне трезвым, он обмолвился, что мне подошло бы имя Лукреция, но… что такое?!
Выражение лица Анатоля стало настолько странным, что она не выдержала – приоткрыла щиты. Адвокат был сильно встревожен, и под стать этой тревоге прозвучал заданный подчеркнуто нейтральным тоном вопрос:
– Ты кому-нибудь, кроме меня, говорила об этом?
– Да я и не вспоминала, просто сейчас к слову пришлось. В чём дело, Анатоль?
Трейси поднял палец, призывая девушку к молчанию. Потом связался с Гринбаттлом, потребовав невосстановимо стереть запись последних пяти минут, если таковая ведется, и не вести её в течение как минимум получаса. И вообще отключиться до особого распоряжения. И постановщик помех врубить на полную. Затем придвинулся ещё ближе, требовательно протянув руки над столом. Повинуясь этому жесту, Агата вложила свои ладони в его, немедленно крепко сжавшиеся.
– Я – твой юридический поверенный, верно?
– Верно, – кивнула она.
– Пока это так, в мои прямые обязанности входит давать тебе советы. Запомни: никогда. Никому. Ни при каких обстоятельствах – даже во сне – ты не должна говорить о том, что Энтони Кертис счёл тебя достойной этого имени. Забудь, поняла? Будем надеяться также, что он действительно был пьян и не помнит, что сказал.
…Это длинная история. И началась она задолго до твоего рождения. И даже задолго до моего. Ты что-нибудь знаешь о Семье Молинари? О семье с большой буквы? Верно, дон Антонио и его сыновья, Джузеппе и Карло. Интересная у тебя была программа обучения… ладно, не о том разговор. Ну, раз ты слышала об этих людях, то и судьба их тебе известна. Ха! Пошедший вразнос ходовой реактор! Это сказки, Агата. На самом деле, если верить Неду (а он, я думаю, в курсе, как немногие), всё было не совсем так.
Семья Молинари долгое время была в партнерских и даже дружеских отношениях с Семьей Бернардини. Дело было на Рафаэле и было, повторяю, очень давно. Потом дружба начала трещать по швам, хотя партнерство оставалось: в слишком многие совместные проекты вкладывали деньги обе Семьи.
Всё шло ни шатко, ни валко – до тех пор, пока сеньор Молинари с сыновьями и лично принесшим добрую весть зятем не вылетел с Рафаэля на Рубикон. Там за несколько дней перед тем единственная дочь дона родила сына, как две капли воды похожего на отца, но названного в честь деда. Дочь звали Лукрецией, а замуж она имела несчастье выйти за никчемного прощелыгу, не приспособленного ни к чему мота и бездельника по имени Роберт Кертис. Ага, вот именно. Осознала?
Визит отца и братьев должен был положить конец остракизму, которому подвергалась на протяжении нескольких лет решившая жить своим умом дочь и сестра, но… случилось то, что случилось.
Да нет тут ничего удивительного, женщины вообще редко попадают в писаную историю, если, разумеется, они не из тех, кто эту самую историю вершит. Вот и Лукреция Кертис не вошла в изученный тобой блок сведений о Семье Молинари.
Дальше… дальше выяснилось, что – официально – Семья Молинари бедна, как церковная крыса. Все без исключения её активы принадлежали (повторяю, официально) Семье Бернардини. Имели ли место подделка документов, предательство или что-то ещё, дознаться уже невозможно. В том, что речь шла об убийстве и последующем ограблении, никто не сомневался, но в окружении Антонио Молинари не нашлось желающих ссориться с Семьей Бернардини, оказывая помощь его дочери.