Три грани времени

А-ку поднялся и, осторожно ступая, чтобы не потревожить спящих, начал пробираться к выходу. Он крался неслышно, его толстые грубые подошвы, которые не боялись даже острых камней, в то же время ощущали каждый выступ, каждую веточку — походка будущего охотника, кормильца племени.

Он протиснулся в отверстие и выполз из пещеры.

Снаружи уже совсем развиднелось, за далёкими горами разжигал свой костёр Великий Охотник. Вот-вот выглянет он из своей пещеры, выйдет на охоту за вон теми табунами, что пугливо дрожат наверху, и тогда станет тепло и весело. Раньше А-ку закричал бы, приветствуя Великого Охотника, ударил бы себя со всей силы в грудь, как это делают охотники, выходя на охоту, но сейчас голод грыз ему нутро, и он молчал.

Мрачно и безнадёжно оглядывал А-ку пустую долину, что простёрлась внизу — на ней уже не паслись табуны животных, на которых охотилось его племя. Они исчезли, подались куда-то в поисках пастбищ, потому что здесь, в долине, лютовала засуха. Великий Охотник за что-то разгневался на его племя и прогоняет с неба воду, не даёт ей пролиться вниз, напоить сухую, растрескавшуюся землю. Вот и сейчас он взбирается на самую высокую гору, красный, уже заранее сердитый — он затеял, должно быть, прогнать племя из этой долины.

Может, он сам хочет в ней охотиться?

Разве ему не хватает тех табунов, что пасутся наверху?

А-ку вздохнул, скривился от боли в желудке.

— А-ку хочет есть, — пробормотал он в пространство.

— Ва-а хочет есть, — послышалось жалобно в ответ.

А-ку обернулся на голос: справа, скорчившись, сидел караульный, который не спал всю ночь. Он был старый и тщедушный, способный уже только на такую вот службу, чтобы охотники помоложе могли отоспаться и набраться сил. Он уже давно сошёл с охотничьей тропы, забыл вкус тёплого мяса, оторванного от тела только что убитого животного — ему доставались только кости, обгрызенные мослы, и он часами сосал их, выискивая малейшие съедобные кусочки.

— А-ку голодный! — сказал А-ку, неприязненно смотря на караульного.

— Ва-а голодный! — простонал в ответ тот.

— А-ку хочет есть! — с вызовом повторил А-ку.

— Ва-а хочет есть! — ещё жалостливее отозвался караульный.

— А-ку съел бы целого мамонта! — закричал А-ку уже совсем сердито и пахнул в воздухе своей необструганной дубинкой. — А-ку поймает мамонта, убьёт его и съест.

Старик, который уже давно перестал быть охотником, недоверчиво посмотрел на А-ку, а потом затрясся от смеха. Визжал и извивался, похожий на обезьяну, тыкал в сторону А-ку скрюченным пальцем.

— А-ку… хочет… убить… мамонта!.. — давился он смехом. — А-ку… один… съест… мамонта!

А-ку, обиженный, изо всех сил сжал дубинку, злобно зыркнул на старика. Мог бы его сейчас убить, потому что чувствовал, что гораздо сильнее его, но никто в племени не поднимал руки на себе подобного. Поэтому он сказал лишь:

— Ва-а скоро выгонят. И собаки будут грызть кости Ва-а.

Старик сразу же притих. А-ку, довольный, начал спускаться в вниз.

— А-ку самого сейчас съедят собаки! — донёсся вслед голос старика. — Они тоже давно не ели мамонта.

Но А-ку не остановился: он, единственный из всего племени, не боялся появляться среди собак.

Спустившись в долину, А-ку немного постоял, прислушиваясь, не затаилась ли где опасность, потом тихо позвал:

— Га-ав! Га-ав!

На этот зов из одной из чернеющих вокруг многочисленных нор моментально появилась острая мордочка, блеснули глаза. Огромный пёс выбрался из тесной норы, подошёл, приветливо виляя пушистым хвостом.

— А-ку хочет есть, — пожаловался ему А-ку.

Пёс судорожно вздохнул, ткнулся тяжёлой головой ему в колени, замер. А-ку водил ладонью по густой шерсти, нащупывал тугие мышцы, но ему даже не пришло в голову, что перед ним — тоже мясо, которое можно есть, и от которого охотники племени никогда не отказывались.

Потому что сколько существует племя, столько существует стая.

Это были два почти независимых друг от друга объединения, которые старались пореже попадаться друг другу на глаза. Доверия меж ними не было. Они опасались друг друга, потому что голодный охотник безжалостно убивал собаку, если она попадалась под руку, а собаки в свою очередь разрывали старых и немощных, которые отставали от племени. И даже молодые сильные охотники не осмеливались появляться поблизости от собачьей стаи, где их ждала неминуемая смерть.

Вот так они и жили — племя охотников и стая собак, всегда держась на приличном расстоянии, пока не приходила пора охоты. Тогда собаки и охотники объединялись в единую, страшную для всего живого стаю — и горе тому даже самому крупному зверю, что попадётся им на пути! Как бы быстро он ни бежал, куда б ни прятался, собаки всё равно догоняли его, окружали и держали до тех пор, пока не появлялись охотники. С грозными боевыми дубинами, с острыми кольями, с пылающими ветками, с тяжёлыми камнями в мускулистых руках. И зверь после короткого кровавого боя неминуемо погибал.

Потом племя справляло кровавую тризну: наедалось до отвала, до изнеможения, но честно оставляло половину добычи четвероногим союзникам, которые нетерпеливо ждали своей очереди.