Три ялтинских зимы

«…Гитлер со своей союзной сворой, как зачинщик грязных разбойных интриг международного шулера провокаторской игры и поджигателя войны, на сегодня потерял доверие к своей армии.

Вся эта шайка разбойников, собравшаяся в Берлине, дрожит теперь за свое будущее. Она видит надвигающуюся на них угрозу, и близок тот день, когда палачи-вешатели будут сами позорно повешены своим народом.

Наша доблестная Красная Армия сумела по заслугам всыпать врагу, посмевшему посягнуть на нашу социалистическую собственность…»

Старик читал, а сам каким-то внутренним слухом, казалось, слышал негромкий, глуховатый голос человека, чья подпись стояла внизу: «Ответ, редактор ЮЖНЫЙ».

Слышал даже его интонации.

Последние слова газеты были: «Час возмездия настал. Жгите и взрывайте склады с боеприпасами и продовольствием, выводите из строя транспорт. Этим вы поможете Красной Армии быстрее освободить Крым от немецких банд».

Перевернул листок, хотя и знал, что обратная сторона была чистой…

— Машина на ходу? — спросил Чистов. Степан, так и не сказавший до сих пор ни слова, кивнул. Впрочем, сам Чистов понимал: нужно время, чтобы раскочегарить работавший на деревянных чурках газогенератор.

— Прокатимся, Степа, а? Ради праздничка… Степан пожал плечами: почему бы, мол, и нет? Однако посмотрел вопросительно. И Чистов объяснил свой план. Выезд в темноте за пределы города немцы местным шоферам не разрешали. Но иногда машина поздно возвращалась из рейса — на этот случай у шоферов были ночные пропуска. А сейчас и не ночь ведь — только вечер. В том, чтобы сделать круг по городу, большой опасности нет. Человека, который идет пешком, патруль остановит наверняка и, возможно, обыщет. А на машину скорее всего не обратит внимания. Маршрут такой: вверх по Аутской улице, потом к речке и мимо электростанции переулочками да закоулочками к Севастопольской улице, а дальше мимо горуправы, через мост и по Виноградной — домой. В пяти местах Степан притормаживает, а Чистов тем временем наклеивает газеты. Вся поездка должна занять максимум полчаса… Степан задумался.

— В чем сомневаешься? — спросил Чистов.

— Мне, однако, прыгать будет сподручней, — сказал парень. — Сам садись за руль. Нога! Опять нога! За двадцать с лишним лет так и не смог привыкнуть к тому, что калека…

— Мог бы поехать и я, — предложил Трофимов.

У Чистова едва не вырвалось: этого еще не хватало! К счастью, спорить и объясняться не пришлось — Степан просто сделал вид, что ничего не услышал. Бедный старик, каково ему это было!

Он ждал их на скамье под вековым кедром. Бездеятельность была хуже всего, и пальцы машинально ощупывали спинку скамейки. Наткнулся на вырезанные чьим-то ножом письмена. Этот наивный способ самоутверждения — надписи на скалах, деревьях или, как в этом случае, на скамьях — всегда его раздражал. До чего же глупы такие автографы!

Как это писал Маяковский: «По фамилиям на стволах и скалах узнать подписавшихся малых. Каждому в лапки дать по тряпке, за спину ведра — и марш бодро! Подписавшимся и Колям и Зинам собственные имена стирать бензином. А чтоб энергия не пропадала даром, кстати и Ай-Петри почистить скипидаром…»

Помнится, читал эти стихи Анищенков и как раз на Ай-Петри. Ездили как-то семьями с ночевкой встречать восход солнца. Этель Матвеевна, Этя, еще рассердилась тогда на Николая за то, что слишком близко подошел к отвесному обрыву. А за ним, естественно, там же, на самом краю, оказался и сын Алеша…

Назад возвращались пешком живописнейшей Таракташской тропой и, как это нередко случается, заспорили, что лучше — Крым или Кавказ? Лиза и Николай отстаивали красоты Кавказа — оба выросли там, а Этель Матвеевна расхваливала Крым. Алеша — солнечный мальчик! — шел впереди и краем уха прислушивался к спору. Потом спросил:

— А вы на чьей стороне, дядя Миша? Трофимов улыбнулся:

— Я на стороне Грибоедова. — И объяснил: — Он любил, пожалуй, одинаково и Крым и Кавказ. Восхищался величием Кавказа и в то же время писал, что прелесть крымских долин ни с чём сравнить не можно.

— По-моему, и Пушкин… — несколько неуверенно сказал мальчик.

— По-моему, тоже, — еще раз улыбнулся Трофимов.

А потом каким-то образом разговор снова вернулся к тем стихам Маяковского, и Михаил Васильевич, соглашаясь с Маяковским, заговорил о граффити — таких же надписях, но дошедших до нас с древнейших времен. Античные да и средневековые граффити оказались чрезвычайно важными для науки… Посмеялись: так, чего доброго, окажется, что автографы нынешних Коль и Зин тоже могут стать историческими памятниками…

Теперь он ощупывал, стараясь прочесть в темноте, один из этих автографов. Где они, Коля и Зина, коротавшие на этой скамье под кедром, в зарослях лавра и вечнозеленой калины ночь в далекие довоенные времена — целую историческую эпоху тому назад?.. Что с ними?

Наконец послышался шум мотора. Возвращаются. Значит, все обошлось. Хотел дождаться, расспросить. Но не во дворе же… А идти опять к Чистову было бы опрометчиво. Сейчас лучше всего разойтись и притаиться.