Три Ярославны

   — Тогда и пробьёт час нашей свободы. А теперь иди.

Она хлопает в ладоши, и из двери появляется синий человек.

   — Стой, — говорит Зоя и подходит к Харальду и снова, не отрываясь, глядит в его лицо: — Ты похож на Ахиллеса, у того тоже были голубые глаза и волосы цвета льна.

И она дотрагивается рукой до волос Харальда и медленно проводит по ним рукой.

   — Ступай, — говорит Зоя, и Харальд уходит.

Теперь надо сказать о Феодоре-живописце. Он жил в Миклагарде, в предместье святого

Мамы, где жило много тех, кого греки именуют варварами, и жилище его было убого.

В варяжскую стражу Феодора не взяли по его тщедушию. Не был Феодор ни кузнецом, ни горшечником и иных не знал ремёсел, на которые здесь был спрос; паче же не был купцом, кои здесь были чтимы так, что дома и съестные припасы получали от конунга бесплатно, как и право мыться в термах.

До темноты Феодор бродил по Миклагарду, любуясь его храмами и руинами языческих капищ, откуда приносил к себе кусочки белого мрамора, оставшегося от колонн, некогда украшавших эти капища.

В остальное время Феодор слушал в корчмах россказни мореходов о людях дальних стран, которые имели тело людское, а лицо львиное, о трёхглазых киклопах ростом в сорок локтей — и посмеивался, потому что и сам немало плавал по морям.

Своим же ремеслом Феодор кормиться не мог, ибо множество было в Миклагарде живописцев и мозаичников, хоть и не лучше Феодора, но имеющих мастеровое клеймо, которое стоило немалых денег.

Но вот чем кормился Феодор: из принесённых кусочков мрамора он резал небольшие подобия нагой женщины, именем Венус, которую иногда находят в земле греки, и тайно продавал на базаре распутникам, охочим до таких вещей.

И вот он однажды складывает свой товар в мешок, чтобы идти на базар, и тут к нему входят два греческих воина, и один спрашивает:

   — Твоё имя — Феодор?

Феодор говорит:

   — Имя моё. А товар не мой, первый раз вижу.

Но воины не хотят дальше слушать и тащат Феодора с собой, а Феодор вырывается и кричит:

   — Каюсь, мой товар! Но всё от бедности моей и нищеты, сжальтесь над убогим, люди добрые!

И все оборачиваются на них, тогда воин затыкает рот Феодору перчаткой, и Феодор только громко мычит, а его ведут дальше.

Его приводят в некое подземелье, и здесь вынимают перчатку изо рта, и толкают за тяжёлую дверь, и дверь закрывается. Феодор бросается к двери и вопит:

   — Грешен, непристойное вершил! Вот крест — утоплю идолов в море, а за грех любое покаяние приму.

И тут он слышит:

   — Успеешь ещё покаяться, Феодор.

Феодор оглядывается и видит Харальда.

И они радостно обнимаются, и Феодор говорит:

   — Да гори оно теперь огнём — покаяние, с тобой и к чертям не страшно. Вот уж честь так честь — с самим Харальдом сесть!

Теперь — хоть в ад. Одно жаль: ваять я только что наловчился! Вот ремесло, что там живопись!

И он достаёт из мешка свою Венус, но видит, что Харальду мало до неё дела, и стихает.

Харальд спрашивает:

   — Феодор, не было корабля из Гардарики?

Феодор отвернулся и отвечает:

   — Нет, давно с Руси ничего не слыхать.

Но Харальд видит, что Феодор лукавит, берёт его за подбородок и поднимает лицо:

   — Правду говори!

Феодор сник и говорит:

   — Был корабль, Харальд. — И молчит.

   — Говори! — трясёт его Харальд.

Феодор отвечает:

   — Чего говорить — отказала Елизавета купцам, а что с твоим золотом — не ведаю.

   — Сам слышал? — говорит Харальд.

   — Ульв слышал одноглазый, — отвечает Феодор, — и нам рассказал.

Харальд отпустил Феодора, и отошёл, и затих.

Феодор говорит:

   — Да ты не печалься. Главное, что мы снова вместе в Царьграде. Я тебе вот что скажу: неспокойно в городе, народ мутится против Михаила. Глядишь, всё скоро переменится, выпустят нас, погуляем ещё по свету!

Харальд как бы очнулся и говорит:

   — Выпустят тебя сейчас.

Феодор молчит, удивлённый, а Харальд даёт ему тонкий свиток.

   — Ульву передашь приказ, — говорит он. — Прочтёшь ему сам, никому не доверяя. А на словах удостоверишь, что письмо от меня.

Феодор кладёт свиток за пазуху и кивает:

   — Всё исполню, что велишь.

Здесь снова появляются воины и без лишних слов уводят Феодора с его мешком. А Харальд остаётся один и садится на скамью.

И долго он сидел так в печали, а потом сказал вису:

— В распрях костров кольчуги
Раны мои обмывая,
Дева на белом коне
Скакала со скальдом рядом.
Липа льна умерла...
Надежду губитель стали
Отнял у скальда навеки,
Смерть положив уделом.

Тогда женский голос отвечает ему:

— Как овцы мы проводим жизнь, не ведая,
Какой конец нам Зевс готовит каждому,
Но тешимся надеждой — кто-то в будущем
Ждёт радости, а кто — в сей миг и час.

И Зоя подходит к Харальду и опускается перед скамьёй на колени, как низкая родом.

   — Ахиллес вершил свои подвиги, — говорит она, — ради той, кому они не любы, мне же люб Ахиллес, но не его подвиги.