Три Ярославны

Он рассказывал ей, как двести лет назад перекочевали венгры с Приуралья через Лебедию и Карпаты, прогнали волохов и основали свою державу в Подунавье; о славных вождях Коппане, Айтоне и Гезе; о прародителе Альмоше, человеке с ястребиным взглядом, отчего и говорили, что род Арпадов пошёл от ястреба. Рассказывал он и о мученическом житии Зерарда и Бенедека, почитаемых здесь, как святые Борис и Глеб почитаются на Руси, и о походах венгров на Византию в дружине князя Святослава.

Анастасия слушала с вниманием, как слушала всё, что говорил ей муж, и Андрей радовался, когда её лицо оживлялось улыбкой: смешным ей казался моравский князь, спьяну уступивший венграм свои земли и воды за белого коня, уздечку и седло, а о вожде Ботонде, изрубившем топором ворота Константинополя, Анастасия, засмеявшись, спросила:

   — Зачем?

Андрей приготовился в объяснение рассказать ей о другом вожде, князе Олеге, прибившем на те же ворота щит, но увидел, что Анастасия уже думает о чём-то своём и мысли её далеко.

   — Не сердись, что ещё спрошу, — вдруг сказала она.

   — Конечно, — кивнул Андрей.

   — Женщина, которая первой прискакала поклониться нам... та ли это женщина, которую любили ты и Левента?

Андрей не ожидал этого вопроса, ибо не задан он был и при встрече, и медлил с ответом. Но взгляд Анастасии был чист и ясен, не было в нём тени подвоха. Он сказал:

   — Та. Но откуда тебе известно, что было так давно?

   — Я бы не спросила тебя, если бы мне Левента об этом не рассказал. И о том, как ездил к ней и виделся...

   — Мне он этого не рассказал, — нахмурился Андрей.

   — У тебя и без того много забот...

   — Что же он увидел? — спросил Андрей.

   — Он сказал, что увидел женщину, одолеваемую Сатаной...

   — Увы, это так, — печально согласился Андрей.

   — ...но ему показалось, — продолжала Анастасия, — что душа её всё же готова к раскаянию и только гордость не даёт ей этого сделать. Так мне сказал Левента.

Андрей с сомнением покачал головой:

   — Ты многого не знаешь, да и не надо тебе знать.

   — Почему? — возразила Анастасия с прелестной своей робостью, за которой, однако, мягко пряталось упорство. — Если я уже знаю что-то, не лучше ли будет, если я буду знать всё?..

Андрей не сумел на это возразить. Но говорить о мерзком, лёжа у чрева жены, ему показалось непристойным, и он поднялся.

   — Сатана правит не одной ею, но всей этой страной, — сказал он. — Петер принёс слишком много горя, и оно выплеснулось бунтом. Вот сколь пагубно бессердечное правление! Чернь же не знает ни законов, ни милосердия. Как ни жаль, но эта женщина — плоть от плоти беззакония, её люди недавно убили епископа Веспремского и сожгли Божий храм... Но не слишком ли много мы говорим о ней? — посмотрел Андрей на жену с надеждой, что неприятный разговор этим кончится.

   — Как скажешь, — покорно согласилась Анастасия. — Но я не верю, — спустя некоторое время вновь заговорила она, — что сердце твоё так ожесточилось с тех пор, как ты стал королём...

   — Сердце правителя, — сказал Андрей, скрывая подступавшее раздражение, — должно быть справедливым к друзьям и суровым к врагам. Но скажи, голубица моя, — вновь присел Андрей к жене, — что тебе до этой женщины? Мало ли преступников в стране, судить их — дело власти...

   — Этой женщине ты отдал свою первую любовь, — тихо возразила Анастасия, — значит, она и мне не чужая, а как сестра. Ведь мы с тобой — одно? — глянули на Андрея её глаза божественной небесной голубизны.

Сердце Андрея забилось в тоскливой душевной маете. Меньше всего он ждал, что речи именно жены вновь пробудят эту ненужную маету в нём.

   — Да, одно, ненаглядная. И мы, и он — тоже... — Андрей провёл ладонью по животу Анастасии. — И что нам ещё, троим, нужно?

   — Истинно, ничего, — согласилась Анастасия. Но, помолчав, прибавила: — Кроме милосердия в душе...

   — Но как? Как? — воскликнул Андрей, теряя терпение.

   — Разве ты сделал что-нибудь, чтобы её спасти? Обратить заблудшую душу на истинный путь?

   — Я не монах и не проповедник... Я — король! А королям бывают недоступны и даже запретны вещи, которые доступны простым людям. Что я могу сделать?

   — Я не знаю, — отвечала Анастасия. — Иначе бы сама мыслила как правитель. Но я знаю одно, милый Андрей, — что ты не простишь себе, если не попытаешься сделать хоть что-то...

Андрей вскочил и заходил по залу.

   — Знаешь, что я думаю? — остановясь на минуту, сказал он жене. — Женщинам в беременности порой приходят самые странные желания, и это, по-моему, — одно из них. Вот о ком должны быть все твои мысли сейчас! — указал Андрей на живот Анастасии и заходил снова.

Его фигура в длинной рубахе на мгновение оказалась перед камином, в сквозном его свете под рубахой обозначилось длинное, худое и беззащитное тело, и сердце Анастасии защемило от пронзительной жалости.

   — Я не хочу, чтобы он родился в день казней, — всё же сказала она и протянула к Андрею руку. — Но иди сюда... там холодно.

Глаза её глядели нежно, и свыше сил было не отозваться им. Андрей помедлил немного и, улыбнувшись, подошёл. Откинув мех, забрался в нагретое ложе, обнял жену, и она к нему крепко прижалась. Так они смолкли, слушая ровно гудящий огонь.