Читаем Три источника (сборник) полностью

– И это тоже. В общем, все записать и если нарушил – смертная казнь! На все вопросы – один ответ. Тогда и преступлений вообще бы не было, слышь, Витька! А пока, если удастся укокошить этого… Мы на нем не остановимся. Вот увидишь – лет через десять, как поймут, что всех таких убивают – в нашем городе порядок будет.

– А потом и слухи пойдут… – предположил Витька, с ужасом думая, что убивать придется не одного Леху, а нескольких, незнакомых.

– Точно. Слухи по всей стране пойдут, что где-то, мол, убивают таких, – и вся страна шелковая будет…

Они бы еще помечтали, если бы не вышла бабушка и не загнала Генку домой, и Генка едва не взорвался, не закричал, но стерпел, только глянул как можно более грозно и, увидев, что бабушка моргает и ждет от него ответа, с этим своим грозным взглядом вдруг проговорил:

– Я, может быть, тебя очень люблю, а ты…

Бабушка отшатнулась. Долго потом она помнила эту внезапную вспышку нежности, до самой смерти своей помнила, а тогда, подоткнув внуку одеяло, глядя, как беспокойно он спит, мечется и шепчет во сне, – плакала она.

6

Утром после кино все вывалили во двор, и долго было нечего делать: все ожидали выхода Лехи, забавляясь с какой-то залетной собакой, хромой и серой от пыли, и, наконец, Леха появился, прямой и быстрый, ловко, деловито сталкивая кого-то с лавки, хотя рядом и было свободное место.

Рыжий толстяк по кличке Змеедав, торжествуя, преподнес Лехе эту серую собаку. Все ждали, что он будет с ней делать…

– Нет, псов не трогаем, – сурово сказал Леха и, паясничая, запричитал:

– Иди сюда, маленький… Иди сюда, лапочка…

Собака завиляла хвостом и туловищем, вся извилялась с безнадежным подобострастием дворняги, а Леха гладил и ласкал ее, похотливо почесывал ей горло, потом неожиданно размахнулся и пнул ее, и сразу стал грозным, и встал, уперев руки в бока.

Юмор был присущ Лехе – его выходка вызвала громовой хохот. Витька и Генка тоже смеялись, но, случайно взглянув друг на друга, смолкли. Яма ждала его.

Днем весь двор отправился на карьеры. Были когда-то на окраине нашего города такие песчаные карьеры, и ходить туда можно было лишь большими толпами, потому что там хозяйничали малиновцы. Это был своего рода рай: с севера на карьеры наступала свалка, и высокий откос был полон самых неожиданных вещей.

Витька нашел старую трубу от противогаза и подарил ее Лехе. Тот внимательно осмотрел трубу и выбросил, дав Витьке пинка.

Леху волновали птицы. В то время двор переживал увлечение рогаткой, потому что было раннее лето и в кронах деревьев собиралось множество певчих птиц.

Шатаясь по карьеру, Генка незаметно для себя отделился от всех. Он присел на растрескавшийся цементный камень. В мутном небе – невидимый – гудел самолет, и Генке стало так сладко и тоскливо от этого странного звука, смешанного с пением насекомых в траве, от знойной тишины, которая вдруг тяжело обняло его тело, словно теплая вода.

Колокольчик поймал нить, оброненную рассеянным пауком. Невесомая, медленно извиваясь, она уходила вверх, за пределы зрения, и казалось, что бесконечна она, тянется выше и выше, мимо верхушек сосен, мимо пенного следа невидимки, в космос, и так же извиваясь – невесомая! – летит она среди раскаленных шаров, ежась от звездного ветра…

Я почему-то ярче всего помню именно эти минуты, безвозвратные и сладкие, это свое странное спокойствие перед страшнейшим из человеческих преступлений, когда я был по-детски ветхозаветен и в воображении, не знающем границ, пролил много невидимой крови, когда я еще не догадывался, что у меня блестящее будущее, карьера научного работника, хорошая жена и красивая любовница, отдыхи на Кавказе и заграничные командировки, тайный алкоголизм и язва, и никем не объясненная попытка самоубийства… Когда я, почти засыпая, сидел под соснами среди травы и листьев в жаркий летний день, и был еще бессмертным.

Сквозь кусты Генка видел ребят, все что-то суетились, нагибались, быстро двигаясь, как насекомые – Леха был среди них, самый крупный. Генка поставил Леху себе на ладонь. Издали Леха был не больше гриба. Генка смутно подумал, что и Лехе бывает плохо – ведь болеет же он иногда. Когда Леха ест, ему вкусно…

Несколько минут Генка странно жалел Леху, как жалеют любое животное – за то, что оно живое и умрет… Это был недолгий, смехотворный приступ: вскоре Генка опять возненавидел его. Яма ждала.

Кто-то большой медленно и шумно продирался сквозь траву. Дергались стебли один за другим, отмечая его путь. Генка разгреб траву. Черный жук замер под его взглядом, угрожающе подняв рога. Генка представил себя на его месте, когда нечто огромное смотрит сверху, легко раздвинув лапами верхушки деревьев. Он подумал, что жуку очень страшно и больно, когда его берут на руки, осторожно взял жука и высоко поднял его над головой.

– Жук! – заорал Генка.

– Жук! – радостно заорали все, мигом забыв какое-то дело, только что творимое сообща, и сразу все наше внимание переключилось на Леху, который принял жука из рук Генки и тщательно его осмотрел.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже