Три источника (сборник)

Они выбрали место, закрытое со всех сторон елочками; корни этих елочек резиновым клубком склеились в почве, сразу под корой дерна, который снялся довольно быстро. Было приятно сворачивать этот упругий дерн, отделявшийся от почвы легко и весело. Генка впервые с удивлением обнаружил, что дерн просто лежит на поверхности земли, и это было важным открытием, одним из бесчисленных, которые делаешь в детстве…

Они не вырыли еще и пятой части ямы, как устали, сели на край, свесив ноги, поплевывали на сухую глину, лоснящуюся на срезах. Генка плевался лучше Витьки: у него превосходно выходил этот острый плевок сквозь зубы.

– А ведь надо очень глубокую яму, – заметил Витька, часто дыша.

– Будем копать глубокую, если надо, – отрезал Генка, часто дыша.

– Они вчера кошку с бензином сожгли. Скоро людей будут…

– Да. Вообще он убьет много людей. Он не должен жить, – повторил Генка слова клятвы.

К вечеру яма была готова.

– Как раз по шейку! – весело сказал Генка. – Голова будет над землей, и легче будет по ней долбить.

При слове «долбить», Витька вздрогнул.

– Ты чего? – испуганно спросил Генка.

– Слышно что-то, – прошептал Витька.

Оба всмотрелись в дым и вдруг ясно услышали голоса и шаги. Они понимали, что это лесные дружинники, но страх их был другого рода, чем страх наказания – меньше всего в тот момент я боялся дружинников.

Они спрыгнули в яму и присели. Очень неприятно выглядела яма изнутри: песок, прослойки глины, как мясо на срезе куска сала, гладкие ямки от выпавших камешков… Глядя в неровный прямоугольник, вместивший небо и макушки елок, Витька представил, что наверху стоит кто-то большой и широко размахивается лопатой, метя ему прямо в голову…

5

Вечером все сидели во дворе, Леха и ребята его, среди них – Генка и Витька.

Леха был весел, шутил, добродушно мучил узбека Мишу, то отпуская его, то снова привлекая к себе на колени, выламывая ему мизинец.

Генка заметил, что как-то по-новому смотрит на Леху, который двигается, веселится и живет, и странным было, что в километре отсюда уже готова яма.

Только сейчас Генка понял, что все это не игра, и делать это надо будет уже скоро, в самом ощутимом времени – завтра или послезавтра, потому что уже готова яма. Он посмотрел на Витьку. Тот тоже не мог оторваться от Лехиных глаз.

Витьке казалось, что Леха сегодня потому такой добрый, что знает обо всем, знает о яме и ждет, ждет момента, чтобы ударить, а момент этот, сигнал, известен только ему одному. И еще он вдруг подумал, что Генка сам в сговоре с Лехой, что они оба обманывают его – проверяют – и Витьку охватил ужас. Он так отчаянно желал, чтобы его поскорее загнали домой!

Никогда прежде мне так не хотелось домой, как в тот вечер, впервые в жизни я ощутил магическую силу слова «спать». Сон – мое единственное спасение. Где бы я ни был, как ни тошно было настоящее – сон всегда принадлежит мне, одному мне, как и вечерняя выпивка наедине с зеркалом, как и спасительная мысль о самоубийстве, об этом черном ходе или, лучше – черном выходе из театра реальности… О, как безумно пошло это звучит! Но разве я не великий маг, если в самый решительный миг, когда уже окружили и смеются, говорю: «До свиданья, господа!» и, укусив себя за воротник, глотаю ампулу и – выхожу.

– Знаешь, – задумчиво сказал Генка, когда они стояли в подъезде, выторговав у родителей еще несколько минут из безвозвратно уходящего вечера, – ведь если удастся, то можно пойти и дальше… Можно собрать хороших ребят и сделать такую организацию, что бы творить добро…

Генка замолчал, потому что ему показались странными эти слова – «творить добро». Витька же слушал с подобострастным вниманием…

– Творить добро, – продолжал Генка более уверенно, – обезвреживать всех, кого не трогает милиция. Ведь милиция – что? Они не знают, что такое Леха, хоть у него и были приводы…

– А может, это… – вставил Витька, – пойти и рассказать всё в милицию?

– Что рассказать, дурак? Им нужно преступление, чтоб засадить, а он ничего еще не совершил, хотя и совершит, будь спок. А когда посадят – что? Вернется еще хуже, снова что-то сделает, снова посадят, и так до конца – столько подлости натворит… – Генка выругался особым, только ему присущим ругательством и остро сплюнул сквозь зубы.

– Ага, – поддержал Витька, – вот и надо его это… Пока не совершил.

– Вообще, – Генкины глаза сверкнули от неожиданной мысли, – надо написать на телевидение, чтобы такой закон издали, когда за каждое, ну, за малейшее преступление – убил там или украл – смертная казнь! Все шелковые ходить будут. Оставить совсем немного законов: нельзя красть, бить, грабить… Ну, там – отбирать у людей вещи…

– Родителям над детьми издеваться…

– Нельзя слово давать и обманывать потом…

– Мужьям жен избивать…

– Ну, это я уже сказал – вообще, бить. Машины угонять…

– Детей бросать и мать из дома выгонять…