Три капли на стакан

июня 1940 года

Задняя дверь «Кружки» поддалась с усилием и душераздирающим скрипом. Надо будет сказать Таггерту, чтобы смазал. А то скрежет такой — дрожь пробирает. Или это у меня нервы шалят? Хотелось поскорей вернуться домой.

Почти три дня провозилась с травками! Близнецы с няней, но мало ли? И лучше успеть до ужина, а то Дэвид и Патрик разгуляются, попробуй потом уложи! Это Бишопа они слушаются беспрекословно, а у меня временами варят воду…

Я улыбнулась, вспомнив, что Бишоп обещал приехать на выходные. Несмотря на довольно ранний час, народу было много. Вайтберн, крошечный городок у самой кромки дремучих лесов, не мог похвастаться обилием развлечений. Так что «Кружка» пользовалась спросом. Плотная завеса сигаретного дыма. Запахи алкоголя, пота и духов. Шум голосов и джаз.

Я кивала завсегдатаям, направляясь прямиком к Таггерту, бармену и по совместительству хозяину «Кружки». Мазнула взглядом по мужчине у стойки… и чуть не упала. Такая знакомая спина. И короткие черные волосы. Сердце забилось где-то в горле, а в голове — одна мысль. Бежать! Не успела. Таггерт — похожий на циркового медведя — заметил меня. Обрадовался и заорал, перекрикивая музыку: — Лиззи. Приехала наконец! Темноволосый одним глотком допил коньяк и обернулся. Лицо у него стало такое… будто призрака увидел. А он почти не изменился. Только похудел, и у глаз прибавилось морщинок. Чего мне стоило спокойно пройти мимо, к бармену…

— Привет, Таггерт, — я заставила себя улыбнуться.

— Вот твой заказ. И протянула ему плотный кожаный мешочек.

— Спасибо, Лиззи! — Таггерт перегнулся через стойку. Сграбастал меня в объятия и прогудел, понизив голос: — А у нас тут такое!.. Я рассмеялась.

— Такое — это твоя Нэнси приняла кольцо? Или Додсон допился до белых слонов? — Круче! Три убийства. Приезжих каких-то порешили. Двум мозги всмятку выжгли, а одному сердце раздавили. В нашем городишке! Сенсация! Таггерт сиял. Еще бы — ему-то небывалый наплыв клиентов. А вот мне… Лейтенант (хотя какой он теперь лейтенант?) наконец отмер. И сцапал меня за локоть. А хватку не потерял, молодец.

— Эйлин? — спросил он недоверчиво.

— Эйлин Вудс? Проклятье! За что мне это?! Я обернулась.

— Вы ошиблись, — проговорила спокойно.

— Меня зовут миссис Элизабет Ватсон. Отпустите. Эллиот рывком прижал меня к себе. Я только ахнуть успела. Он прикрыл глаза, глубоко вдохнул… И до белизны сжал узкие губы.

— Это правда ты.

— Эй, а ну руки убери! — потребовал Таггерт с угрозой. Эллиот даже ухом не повел. Стиснул мои плечи. Я поморщилась. Синяки останутся! И попыталась вырваться. Не пустил. Темные глаза горели огнем. Боль, радость, гнев — почти невыносимый коктейль. На сцене певица под плач саксофона рыдала о безответной любви — Хорошо вы с Бишопом меня провели, — процедил Эллиот, сглотнул и сказал глухо: — А я ведь цветы на твою могилу носил… И, закатив глаза, осел на пол. Прямо на осколки бутылки, которой его огрел Таггерт.

КОНЕЦ