Три кило веселья

В кормовом отсеке нашелся анкерок (бочоночек) с пресной водой и неприкосновенный запас из нескольких банок консервов, пачки сахара и спиртовки. Кое-какие медикаменты – вата, бинты, йод, аспирин в таблетках, сода. Под носовой палубой – свернутый парус.

По указаниям боцмана Егорка напоил матросов, перевязал как смог их раны, отчерпал со дна шлюпки воду и уложил всех поудобнее.

– Так, юнга, гляди теперь на компас. Куда стрелка кажет? Вот так, да? Садись за весла, разворачивай носом на зюйд, к нашему берегу пойдем.

Около часа Егорка ворочал тяжелые длинные весла, поглядывая на компас. Потом разжег спиртовку, вскипятил немного воды, заварил чай и размочил в нем сухари. Покормил раненых.

Стемнело. Небо затянулось тучами. Посвежело, рябь поднялась.

– Ложись, Егорка, – сказал боцман, – я вахту подержу. Отдыхай, малец.

Егорка растянул парус, укрыл им раненых и сам прикорнул сбоку.

Ночь пролетела мгновенно. Откинув край паруса, Егорка увидел на фоне уже светлого неба сгорбившегося на корме у руля боцмана. Он всю ночь просидел, направляя шлюпку к нашему берегу.

Егорка выбрался из-под паруса и, поеживаясь от утреннего холода, перебрался на корму.

– Ложись, дядь Вань, я тебя сменю.

Боцман едва сумел разжать ладонь и оторвать руку от дубового румпеля. Ползком, подтягивая непослушную ногу, перебрался на Егоркино место.

Сказал:

– Если что – сразу меня побуди, – и тут же провалился в сон.

Егорка поудобнее уселся, поплотнее запахнул бушлат и взялся за румпель. Ветер был небольшой, попутный, и сидеть на руле было несложно – чуть-чуть пошевеливай его время от времени, выравнивай нос, следи, чтобы шлюпка не «рыскала» и строго держала курс к южному берегу, где оборонялись наши войска.

Через два дня кончилась вода, подошли к концу продукты. Раненым становилось все хуже – постоянная качка, соленые брызги, жажда и голод не способствовали заживлению ран.

А тут еще их обнаружил вдруг немецкий самолет-разведчик. И спикировал прямо на шлюпку.

– Маскируйся! – скомандовал боцман.

Егорка сначала не понял – как это можно замаскироваться в открытом море? Парусом накрыться?

Но все получилось иначе. Боцман лег грудью на борт, безвольно свесив к воде руки и голову. Моторист Уткин навзничь раскинулся на корме, распахнув бушлат и обнажив забинтованную окровавленными бинтами грудь. Радист Лебедев безжизненно скорчился на днище шлюпки. И Егорка от них не отстал.

Глядя сверху – полна шлюпка погибших матросов. Немецкий летчик так и решил. Однако на всякий случай дал очередь по шлюпке. Она почти вся прошла стороной, только одна пуля гулко ударила в днище, и в небольшую пробоину тут же забил фонтанчик морской воды.

Егорка плотно зажал отверстие ладонью, а боцман отщепил ножом кусочек планширя и забил отверстие пробкой.

Поплыли дальше.

Но положение осложнялось, нужен был отдых на суше. Хотя бы короткий, чтобы собраться с силами, подкрепиться. И, когда впереди возник небольшой островок, они взяли на него курс.

…Шлюпка мягко ткнулась носом в песок.

Егорка первым сошел на берег, захватив анкерок. Вода была нужна прежде всего. И никто, кроме него, не мог ее добыть – все лежали в изнеможении или без сознания. Даже крепкий боцман не мог удержаться от стонов.

Вблизи берега Егорка сразу наткнулся на большую и глубокую лужу, бросился на землю, приник к воде… И тут же вскочил, отплевываясь, – вода была горько-соленая. Морская. Видно, забрасывало ее сюда штормовой волной.

Егорка побрел в глубь острова. Ноги цеплялись за кусты черники, местность повышалась. Скользнула из-под ног длинная черная змея – Егорка даже отпрянул.

Но вот среди густых сосен он обнаружил глубокий бочажок, налитый черной водой. Как же она была вкусна!

Напившись, Егорка наполнил анкерок и вернулся к шлюпке.

Вода оказалась словно живой. Раненые пришли в себя, разговорились, стали обсуждать дальнейшие действия. А Егорка, недолго раздумывая, захватил котелок и отправился за черникой.

Так началась их робинзонская жизнь. Остров был невелик и необитаем. Но он дал измученным людям почти все, в чем они нуждались.

Радист Лебедев, он был ранен в руку, помог Егорке настелить меж четырех сосен лапник, уложить на него охапки сухого мха и натянуть шалашом парус.

– Медсанбат! – похвалил их боцман, когда дохромал до палатки.

Перенесли из шлюпки моториста Уткина, осторожно уложили рядом с боцманом. Разожгли крохотный недымный костерок и, вскипятив воду, заварили в ней брусничные листья.

– Двое суток отдыха! – распорядился боцман, выпив кружку «чая». – Наблюдать за горизонтом. Соблюдать маскировку.

Эти двое суток «отдыха» Егорка запомнил на всю жизнь. Он один из всех четверых был здоров, но было ему двенадцать лет всего. И он, малый пацан, спас их всех.

В кормовом рундуке нашлась и смотанная бечевка с блесной. Егорка долгими часами забрасывал ее с берега в море, поддергивая, вытягивал обратно. И порой чувствовал на крючке живое сопротивление крупной рыбы.

Он вытаскивал треску, иногда здоровенную зубатку, навагу. Это была пища.