Три княгини

— Мсье, я благодарна вам за ваше внимание, но я принуждена отказаться от ваших услуг. Теперь они мне не по карману, — едва сдерживая слезы, но пытаясь сохранить достоинство, произнесла Надежда.

— Могу я высказать свои предположения о случившемся? — доктор легонько дотронулся до руки собеседницы и продолжил: — Ваш, с позволения сказать, супруг исчез и оставил вас на произвол судьбы?

— Вы совершенно угадали, — едва прошептала бедняжка, уже готовая разрыдаться.

— Да… — протянул Семуньи, — вас не утешит то, что я вам скажу, но ваша история слишком банальна. Поэтому плакать не стоит, а стоит попытаться выкарабкаться из неблагоприятных обстоятельств. К родне, по-видимому, вы не можете обратиться?

Надя замотала головой.

— Нет! Во всяком случае, не сейчас! Ужасно, ужасно стыдно и унизительно все!

И, давясь слезами, она рассказала доктору свою историю.

Выслушав печальный рассказ своей пациентки, мсье Семуньи решительно заявил:

— Мадам, то есть теперь мадемуазель Надин, я испытываю к вам симпатию. Принять или не принять мою помощь — это ваше дело. Я пришлю к вам двух женщин, они помогут найти вам дешевое жилье и перебраться туда. Я по-прежнему буду вашим доктором, пока не появится ребенок. А дальше вы решите, вернетесь вы к родителям или будете пытаться строить жизнь самостоятельно. Возможно, для вас найдется работа в клинике, нелегкая, но она даст вам возможность жить и кормить ребенка. Если вы не сможете его растить, я распоряжусь, его определят в приличный приют. Решайте!

— Да, конечно, да! Я пропала бы без вас! — она бросилась на шею лекарю, он легонько потрепал ее по русой голове и вздохнул. Ну почему его опасения насчет князя оправдались!

Через несколько дней Надя жила уже совсем в другом месте, в малюсенькой дешевой квартирке. Две присланные доктором женщины помогли устроиться на новом месте. Надя крепилась, но слезы обиды и отчаяния то и дело подступали к горлу. С горечью, устраиваясь на новом месте, она вспоминала, как начиналась их совместная, кажущаяся райской жизнь с Верховским. Мельчайшие детали резали и кромсали душу. Никогда не могла она себе представить, что память может приносить столько мучений. Вот тут гуляли… Тогда стояли и целовались… а этот взгляд… прикосновения, от которых пробирает дрожь… А просыпаться одной, по привычке ища рукой любимое тело рядом! И больше не будет ничего, да и то, что было, обман, игра! Нет, гнать прочь прошлое, запретить себе возвращаться туда! Надо жить настоящим, а оно стало ох какое нелегкое!

В один из дней Надя зашла к доктору. Он встретил ее со странным выражением лица.

— Мадемуазель, прошу вас быть как можно спокойней! Вам нельзя волноваться! На адрес клиники из России пришло вот это. — И доктор протянул ей телеграмму. Она пришла от Верховского. Он искал Надю и просил доктора сообщить в Петербург, если ему известно что-либо.

Надя прочитала телеграмму и хотела что-то сказать доктору, но не успела. Лицо ее позеленело, и она упала замертво.

Глава 20

После исчезновения дочери супруги Ковалевские замкнулись в своем мирке, не принимали гостей и сами не делали визитов. В свете посудачили по поводу странных событий, но так как ничего ровным счетом известно не было, то история сия вскорости перестала интересовать любителей жареного. Роев теперь почти не появлялся в доме, что чрезвычайно огорчало Катерину Андреевну. Несмотря на перенесенные переживания, она по-прежнему оставалась красавицей, правда, красота ее стала иной, может быть, не столь чувственной. Зато ее муж резко постарел, его мучили постоянные хвори, частенько, охая и держась за грудь, он лежал на диване, позволяя жене подносить очередную порцию пилюль и капель. О дочери они старались не говорить не потому, что прокляли или возненавидели ее за обман и побег. Наоборот, их любовь к своей единственной девочке стала еще сильней. Ничего бы не пожалели несчастные родители за то, чтобы она вернулась под крышу родного дома, что бы с ней ни стряслось. Ужасная боль терзала обоих. Каждый мучался про себя, боясь собственными стенаниями усугубить страдания другого. Вообще семейная драма вдруг развернула супругов лицом друг к другу. На закате жизни потеплели чувства, затрепетала нежность. Катерина Андреевна вдруг как очнулась от дурного сна, но милый Вася был уже не тот, увы, годы брали свое!

Иногда Василий Никанорович выходил из дому пройтись, если стояла хорошая погода или вдруг возникали какие-то дела, впрочем, теперь уж совсем редко. Иной раз на Троицкой улице Ковалевские сталкивались с Роевым, и всякий раз эти встречи неприятно и болезненно переживались обеими сторонами. И отчего он до сих пор не переменит квартиру?