Три княгини

«Надя! Не надо ханжества между нами, прошу тебя! Да, муж — благородный человек, да, семейные добродетели, долг матери и все прочее! Разве я отрицаю это? Разве я зову тебя в омут порока? Будь честна сама перед собой, ведь ты принадлежишь мне, ты и НАШ сын! Что делать, если обстоятельства сложились таким нелепым и диким образом? Ты вправе мне не верить, я не знаю, как еще доказать тебе, что в моих поступках не было ни предательства, ни лжи. Только злой рок и злой умысел других людей. Я склоняюсь к мысли предоставить тебе этот злополучный дневник. Там ты найдешь мою ужасную тайну, но посмотришь ли ты потом в мою сторону? Я безумно рискую совершенно пасть в твоих глазах, хотя то, что ты прочитаешь, полностью оправдывает мое поспешное бегство и отчаянный поиск средств, словом все, что выглядит таким отвратительным. Единственное препятствие, надобно подыскать спокойное место без посторонних глаз, где бы ты могла без помех все прочитать. Прости, но доверить почте или посыльному семейную тайну я не могу…»

«Родная! Грядет Рождество. Я представляю тебя в кругу семьи, эдакой матроной, послушной матерью, почтительной дочерью, добродетельной супругой! Но, бог мой, я знавал и другую Надю! Безумно ныряющую в океан страсти, не знающей ни ложного стыда, ни смущения, дарующую мне сокровенные тайны своего божественного тела! Вспоминаешь ли ты, любимая, эти мгновения? Помнит ли твоя плоть, как соприкасалась с моей, как сливалась в единое целое, когда и дыхание, и стоны, и восторг были неразделимы? Боже, верни нам все это!!! Наденька, ангел мой, жить не могу без тебя!

…Намедни в моей квартире появилось новое чудо техники — телефон. Посылаю тебе его номер, может, я буду иметь счастье услышать твой голос в трубке. Это было бы чудесным новогодним подарком!»

Резкий звонок телефонного аппарата заставил Евгения просто подпрыгнуть от неожиданности. Он еще не привык к этому новому звуку в квартире и всякий раз вздрагивал, когда слышал его пронзительное треньканье, чем-то отдаленно напоминающее голос Татьяны Аркадьевны. Он сам взял трубку. После некоторого шуршанья, где-то вдалеке он вдруг услышал Надю, вернее, догадался, что это была она, настолько искажался звуковой сигнал.

— Евгений, — торопливо произнесла Надя, — маман уехала на похороны папиной сестры, в Москву, и будет там еще долго. Надобно хлопотать о наследстве, продавать дом, вообще, всякие формальности. Поэтому квартира родителей на Троицкой улице пуста, прислуга отпущена на время. Там нам никто не помешает прочитать дневник.

Верховский замер. Он не мог поверить, что она позвонила сама и сама призвала его на свидание. Недаром он мучался все это время с пером в руках! Сколько было исписано страниц, а сколько еще пошло в корзину для мусора! Пришлось стать сущим пиитом, последовать опыту, описанному господином Растаном, чтобы пробудить в возлюбленной прежние чувства.

— Евгений! Евгений! Ты слышишь меня? — тревожно вопрошала трубка.

Через полчаса лихач на бешеной скорости мчал Верховского по указанному адресу. Евгению казалось, что Троицкая это край света и ехали они вечность, хотя долетели до этой респектабельной столичной улицы минут за пятнадцать. Как приказала Надя, он вошел с черного хода. Дверь в квартиру предусмотрительно оказалась открытой. Квартира утопала во мраке, и только гостиная и коридоры были освещены. Надя встретила его с лампой в руке. В ее неровном свете она казалась бледной, хотя, может быть, и впрямь была бледна от волнения.

Верховский шагнул навстречу и протянул руку, она отшатнулась.

— Лампа коптит, прикрутить надобно, — просительно улыбнулся Евгений.

Надежда отдала ему лампу и поспешила в комнату. Там она села на диван, подвернув ноги под себя, и приготовилась читать дневник доктора. Верховский несколько секунд нерешительно мял тетрадку в руках, а потом вздохнул и протянул ее Наде. Наступила сосредоточенная тишина. Евгений не сводил глаз с лица Нади, пытаясь понять, что она чувствует. Наконец она перевернула последнюю страницу и подняла на него взор.

— Теперь ты понимаешь, чего я боюсь? Я — никто, сын камердинера, плод греха своей несчастной матери!

Надя покачала головой.

— Бедный, бедный мой! Как ты настрадался! Какой удар для твоей гордости и самолюбия!

— Теперь ты можешь презирать меня, я не князь Верховский. В этом я действительно обманывал тебя, как и сам себя. Я открыл тебе эту тайну, теперь ты все знаешь, и тебе понятно, почему я так стремительно бросился за Лидией. И можешь себе представить, с каким наслаждением она мучила меня, держа дневник при себе.

Евгений не стал вдаваться в подробности того, как дневник оказался снова у него. К слову сказать, он и сам этого не понял, так как по необъяснимым для него обстоятельствам покойная жена в день своей кончины приказала доставить его из адвокатской конторы, где тот хранился. А уж потом князь Верховский обнаружил дневник в бумагах Лидии.

— Бедный … — снова печально повторила Надя, и глаза ее заполнились слезами.