Три комиссара детской литературы

Анна Викторовна колыхнулась у двери.

— Добровольное для тех, у кого сознательная дисциплина. А для тех, кто не дорос до неё, мы применяем добровольно-обязательный метод.

— Как у кошки с воробьём, — сказал Климов.

— Что-что? — Анна Викторовна устремила в глубину класса настороженный взгляд. — Ну-ка объясни.

Климов охотно объяснил:

— Кошка поймала воробья и говорит: „С чем тебя есть? С уксусом или сметаной? Выбирай добровольно…“

— Завтра ко мне с отцом! — распорядилась Анна Викторовна.

Класс притих. Отец Климова в прошлом году разбился в автомобиле.

Климов слегка побледнел, но ответил прежним тоном:

— Никак невозможно. Отца нет.

— В таком случае с матерью, — не дрогнув, потребовала Анна Викторовна.

— Тоже невозможно. Она в командировке.

— С кем же ты живёшь?

— С бабушкой, — вздохнул Климов.

— Вот и прекрасно.

— А бабушке восемьдесят два года, — поспешно предупредил Климов. — Она уже не боится директоров.

— И ты, видимо, тоже? — язвительно поинтересовалась Анна Викторовна.

Климов сокрушённо покивал:

— Мама говорит: я весь в бабушку.

— „Неуд“ по поведению за всю неделю! — распорядилась директор. — Ева Петровна, не забудьте…»

Директор — новая, только эти две недели в школе и находится. Она могла и не знать, что у Климова погиб отец, как не знала и фамилий его и Кирилла. Хотя я убеждён, что во-первых должно быть досье каждого класса и каждого ученика, заглянув в которое любой педагог, а директор и завуч тем более, смог бы уразуметь ещё перед визитом в данный класс, с каким подлежащим его педагогическим воздействиям материалом ему придётся иметь дело. Это ни в коей мере не снизило бы его авторитета, а напротив того — повысило бы его, сделало бы его действия более безошибочными. А во-вторых — за то, что показалось достойным наказания в данный день и на данном уроке снижать поведение за неделю в целом?! Тут не ювелирная, даже не топорная работа так называемого директора, то есть самого старшего педагога в данной школе, а размахивание кувалдой имеет место. Но суть дела даже не в этом, а самой реакции на то, что Климов осмелился расшифровать демагогическую фразу, прикрывавшую незаконное изъятие дневников у не желавших идти на хор. «А нам, педагогам, без демагогии нельзя»…

Но и вся история с хором — только прелюдия. Беглецы с хора скрывались в учительском гардеробе, а там у студентки-практикантки исчез кошелёк со стипендией. Об этом ещё не было известно дежурному учителю Александру Викентьевичу, но это не помешало ему у всех задержанных проверить карманы. «Потому что уже были грустные случаи, когда пропадали деньги и вещи. И никто не может терпеть, чтобы этот позор продолжался», — объяснит классный руководитель Ева Петровна. Логично? Вспомним щедринское обращение в «Игрушечного дела людишках» к «Мздоимцу»: «Слушай, Мздоимец! Что ты не понимаешь, что значит правда, — это мы знаем. Но если бы, например, на пироге у головы кто-нибудь разговор о правде завёл, ведь и ты, поди, сумел бы притвориться: одною, мол, правдою и свет божий мил?» И Мздоимец пронзительно и радостно подтвердил, что сумел бы. Сумела бы и Ева Петровна прочесть доклад о взглядах Макаренко — это уж несомненно. А вот в «Педагогической поэме» Макаренко рассказывает, как в результате жалоб окрестных селян, которых грабили несомненно колонисты и которым он глубоко сочувствовал, на колонию налетел взвод конной милиции и попытался устроить повальный обыск, не имея на то ордера. Макаренко потребовал от командира взвода немедленно убираться, заявив, что будет препятствовать обыску силой. Потому что из-за нескольких воров и бандитов ставить в униженное положение всех колонистов он позволить не мог. Портреты святого покровителя советских педагогов висят во всех учительских, и в этой школе тоже должны висеть, это норма, но карманы здесь проверяют поголовно у всех, кто подвернётся дежурному педагогу, а классный руководитель это оправдывает. Это тоже норма. Здесь. Только ли здесь?..