Три комиссара детской литературы

…Но понимание Евой Петровной своего долга — не киплинговское. Она с самого начала видит свой долг в том, чтобы класс не стал, а казался. Она убеждена, что это именно и есть главное в жизни — казаться, ибо она не верит, что можно стать. Не отрицаю — слишком многое было сделано, чтобы доказать такую невозможность, доказать превосходство сил зла над прекраснодушием сил добра именно в нашей стране. Но переход на сторону зла остаётся изменой, отступничеством. Ева Петровна эту измену некогда совершила и обратного пути ей нет. Мы принимаем её как данность в нынешнем её виде, как и данность фадеевского унтера Фенбонга, который в мысленных диалогах с неким благопристойным джентльменом неизменно одерживал победу, зная реальности своего мира, не веря во что-либо положительное. Вот и она не верит во что-либо положительное, нет ни в одной точке совпадения её убеждений с идеалами коммунизма или хоть христианства — там ведь есть заповеди о том, что «не солги» или «горе тем, кто соблазнит малых сих», а она очень даже соблазняет своих подопечных ложью и лицемерием, возводя эти качества в абсолют.

И о понимании ею «прав и обязанностей школьника» тоже высказался Киплинг в стихотворении «Небокоптитель», которое стоит привести целиком, указав предварительно, что под «пиктами» Киплинг понимал не просто древнее население Шотландии, позже вырезанное ирландскими племенами «скоттов», а предполагавшихся «идеальных дикарей», ещё не скованных лицемерием законов и условностей, столь пышным цветом распустившихся в цивилизованном мире. «Не столь цивилизованные» как раз стали прикладывать могучую Великобританию «мордой об стол» или более интеллигентно выражаясь — «фейсом об тэйбл» — раз за разом, о чём он достаточно откровенно писал в стихотворении «Фуззи-Вуззи» и во многих других, что и заставило его искать причины таких конфузов. И «Небокоптитель» — одно из описаний не единственной, но достаточно серьёзной причины иссякания британского взлёта.

 С первых дней, как ступил он на школьный порог, новичку, браня и грозя,
велят поскорей заучить, как урок, То, Чего Делать Нельзя.
Год за годом, с шести и до двадцати, надзирая любой его шаг,
педагоги твердят, чтоб он вызубрил ряд Вещей, Невозможных Никак.

(Средний пикт подобных запретов не знал, да, наверно, и знать не  желал).

Для того-то — отнюдь не для пользы своей или даже пользы чужой —

он томится от невыразимых вещей телом, умом и душой.
Хоть бы пикнул! Так нет же, доучившись в  колледже,  он  пускается  в свет, увозя
высшее образованье — доскональное знанье Того, Чего Делать Нельзя.

(Средний пикт был бы весьма удивлён, услыхав про такой закон).

По натуре — лентяй, по привычкам — старик, лишь  к  брюзжанью  всегда готов,

человека оценивать он привык по расцветке его носков.
Что же странного в том, что он мыслит с трудом и  всему  непривычному враг,
если он абсолютно осведомлён о Вещах, Невозможных Никак?

(Средний пикт потому-то ему и даёт сотню очков вперёд).

Эти стихи с точки зрения этнологии верны на сто процентов, но этнология — лишь одна из граней кристалла бытия, а к тому же следует учитывать и причины появления таких педагогов. Но если сравнить описанного здесь оценщика человека по расцветке его носков с молодым Львом Толстым, оценивавшим людей своего круга, не какую-нибудь чернь, по расцветке перчаток, то мы увидим некий общий закон, который только после этих предварительных изысканий можно исследовать. Без такого «фундамента» дальнейшая стройка невозможна во всех случаях сотворения чего бы то ни было.

Гумилёв изучает этническую грань, Михаил Николаевич Покровский и его ученики и соратники изучали грань социальную, а ведь есть ещё немало достаточно важных граней, и чем больше их будет изучено, тем полнее и точнее будет решение проблемы. Любое, самое страшное поражение, будучи изученным, принесёт ту пользу, что умный человек и сам о тот же камень не споткнётся, и другим не даст.