Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Она сразу же направилась к мадам Флоранс. Селита не слышала, что она говорила, но видела холодное и при этом как бы смирившееся со всем лицо хозяйки, которая чувствовала себя бессильной что-либо изменить, поэтому только молча кивнула и указала Мадо ее место в зале.

Селита начала понимать, что она недооценила девушку из Бержерака. Мадо Леруа предпочла изображать хрупкую беззащитность, «малышку, которая боится жизни и так нуждается в мужской поддержке».

А Леон, повидавший на своем веку самых разных женщин, на сей раз легко купился! Дело дошло до того, что даже походка его изменилась, стала более легкой и упругой. Не станет ли он, ощутив прилив новой молодости, скакать через стулья, подобно некоторым зрителям, которые, выходя из кино, принимают себя за героев фильма?

Он старался не встречаться взглядом ни с Селитой, ни с женой. Предупредил ли он супругу о своем замысле, который вскоре начнет осуществляться?

Жюльен Биа, репортер газеты «Нис-Матен», который иногда забегал пропустить стаканчик в «Монико», появился и в этот вечер со своим фотоаппаратом. Было ясно, что его специально пригласили. Леон или встречался с ним, или позвонил ему.

Явно ожидавший журналиста хозяин бросился к нему навстречу, сразу же повел его к столу Мадо, подозвал Жюля и потребовал бутылку шампанского и три стакана.

Он вбил себе в голову устроить рекламную кампанию выступлениям этой девочки, чтобы сделать из нее звезду. Журналист, который брал интервью у большинства знаменитостей, посещавших Лазурный берег, как ни в чем не бывало, с самым серьезным видом извлек блокнот, вынул из кармана авторучку и приготовился записывать.

Он почтительно задавал вопросы, как будто перед ним сидела какая-то важная особа, записывал ответы, и эта маленькая стерва так хорошо исполняла свою роль, что Селита испытывала жгучее желание подойти и отвесить ей несколько пощечин.

Мадо изображала идеальную юную девушку, боязливую и настороженную. Интересно бы знать, неужели это Леон, как опытный барышник, подсказал ей не совершать оплошности, не покупать нового платья и не делать прическу и маникюр?

Она была способна додуматься до этого и сама, сохраняя облик обычной девчонки, какую можно встретить на улице, или за прилавком, или, еще лучше, выходящей из ночного поезда с дешевым чемоданом, в мятой одежде, с усталым лицом, и никто не знает, откуда она прибыла и куда направляется.

Она не станет заменять ни белье, ни чулки, у нее на это тоже хватит хитрости. Ее дешевые штанишки, какие носят машинистки и горничные, сильнее волновали воображение мужчин и создавали более ощутимое впечатление женской тайны, чем прозрачные колготки, узкие черные корсетики и обсыпанные блеском треугольники у профессионалок.

Что же она рассказывает репортеру с таким простодушным видом, будто ее история самая что ни на есть обычная, будто все девушки из маленьких французских городов покидают своих родителей, чтобы отправиться в ночные кабаре и там раздеваться?

Завтра об этом можно будет прочитать в газете. Но не все, потому что беседа длилась больше четверти часа и у нее было время наговорить на добрых две колонки.

Журналист отложил наконец бумагу, сунул в карман ручку и отступил на несколько шагов, чтобы начать фотографировать. Леон скромно отодвинулся в сторону, а мадам Флоранс отвернулась.

Жюльен Биа не ушел сразу, а остался, ибо хотел сделать несколько снимков во время выступления Мадо, что ему удалось.

Он даже сфотографировал ее почти голую, когда она, сидя на полу, опрокидывалась назад, как бы замирая в экстазе. Но этот снимок, естественно, был сделан не для газеты, а специально для Леона!

Джианини изменил свою обычную речь, и ясно было, что не сам он создал новый текст.

— А теперь, дамы и господа, дирекция «Монико» имеет честь и удовольствие представить вам великое открытие этого года, ту, которая завтра станет бесспорной звездой стриптиза — девятнадцатилетнюю мадемуазель Мадо Ле Руа, которая потрясла и будет впредь потрясать зрителей…

Дирекция имела честь…

Что касается фамилии Ле Руа в два раздельных слова, то именно так она будет напечатана завтра не только в интервью, но и в рекламных проспектах, где для нее будут использованы буквы в четыре раза крупнее, чем для фамилий остальных артисток.

Вскоре появится и на витрине, и на стенах домов в городе плакатная лента, наклеенная наискось на старых афишах в ожидании, пока не напечатают новые: «Мадемуазель Мадо Ле Руа — самая волнующая сенсация года».

Начали кое-что понимать и реагировать уже и остальные, а не только Селита и Флоранс. В течение вечера они мрачнели, как если бы новенькая открывала им на что-то глаза.

Резко изменилась атмосфера. Естественно, что включение нового номера всякий раз вызывало у них тревожное любопытство, все так или иначе сходились в напряженном ожидании того, что произойдет с пришелицей — выдержит ли она испытания, хорошая ли будет подруга…

И также уже не в первый раз хозяин проявлял интерес к артистке, но по крайней мере всегда оставался самим собой. В этих случаях жалели обычно девушку.