Три комнаты на Манхэттене

Буэн грузно укладывался, выключал ночник у изголовья. Жена юркала под одеяло легче и проворнее, и он знал, что она долго еще лежит с открытыми глазами и ждет сна. Он засыпал почти сразу. Проглочен еще один кусок дня, последний. Завтра будет другой день, точь-в-точь такой же.

Спать было хорошо. Особенно спать и видеть сны: во сне у него не было возраста и старости не было. Иногда ему снились пейзажи, которые он когда-то видел: они жили, переливались, благоухали. Порой он даже бежал — бежал во весь дух на поиски какого-то источника и слышал его журчание. Маргариту он никогда ко сне не видел, первую жену — редко, и если она ему снилась, то лишь такой, какой была незадолго до свадьбы.

А снились ли сны Маргарите? Может быть, она видела в них первого мужа? Или отца? Или те времена, когда носила соломенные широкополые шляпы и гуляла вдоль Марны, прикрываясь от солнца зонтиком?

Какое ему дело? Если хочет, пусть видит во сне первого мужа-музыканта или себя в детстве. Плевать ему на это, верно?

II

Проснулся он, как всегда, в шесть и без будильника: за свою жизнь Эмиль не пользовался им ни разу. Его отец тоже вставал спозаранку. Отец был каменщиком еще в те времена, когда при строительстве не применяли кранов и здания возводили, укладывая кирпич за кирпичом и постепенно наращивая леса.

Жили они в Шарантоне в небольшом доме, так называемом флигеле, сразу за шлюзом на канале Марна — Сена. Весь квартал был убежден, что волосы у отца седые; они вечно были припорошены известкой или цементом. Ванной в их флигеле не было. Зимой и летом они умывались во дворе у колонки, раздевшись до пояса, а раз в неделю, по субботам, ходили в общественную баню.

Эмиль тоже был каменщиком. Работал он с четырнадцати лет, сперва учеником, и поначалу его обязанности заключались в том, что он бегал за разливным вином для всей бригады. Он посещал вечернюю школу. Спал мало. Уже женившись, он сдал экзамен на мастера, а еще через несколько лет — на инспектора дорожных работ.

Его первую жену звали Анжела, Анжела Делиж. Она была деревенская, из-под Гавра; в шестнадцать лет родители отправили ее, как и остальных четырех сестер, на заработки в Париж. Сперва она служила нянькой, потом продавщицей в колбасной. Да, действительно, когда-то она доила коров, и руки у нее были большие, красные. Жилье они снимали на Шарантонской набережной, неподалеку от шлюза, и в ту пору Буэн каждое утро перед работой заходил к родителям поздороваться. На Шарантонской набережной у них тоже не было ванной. Они все так же ходили в баню, где стены коридоров были пропитаны испарениями человеческих тел.

— Ну прими ты ванну!

Они с Маргаритой с трудом перешли на «ты». Когда они поженились, ему было шестьдесят пять, ей шестьдесят три. Поначалу они чувствовали себя наедине страшно неловко, робели, прямо как юные влюбленные.

А может, они и впрямь были влюбленными?

— Нет, я люблю душ…

Эмиля пугало лежание в горячей воде. Он чувствовал, как его охватывает какая-то противоестественная вялость. Поэтому он предпочитал намылиться под душем, а потом долго стоял и чувствовал, как по голому телу стекают холодные струи.

— Зачем ты встаешь в такую рань? Все равно ведь целый день тебе нечего делать.

Но постель вызывала в нем примерно такое же ощущение, что и ванна. Нет, вечером ему в ней было хорошо, и он быстро проваливался в сон. Тем не менее в шесть утра, а летом даже раньше он испытывал потребность вернуться к жизни. Несколько раз, чтобы доставить жене удовольствие, он пробовал, проснувшись, остаться лежать под одеялом, однако от этого у него возникало неприятное стеснение в груди.

Эмиль бесшумно встал, проскользнул в ванную и закрылся в ней, заперев дверь на задвижку. Принял душ, побрился, натянул широченные старые вельветовые брюки, фланелевую рубашку и в войлочных тапках, чтобы не шуметь, спустился вниз. Он был уверен, что жена проснулась и только притворяется спящей, а на самом деле следит за ним, внимательно прислушиваясь к каждому шороху.

Внизу он приготовил себе большую кружку кофе. Потом, убедившись, что ключ в кармане, отворил входную дверь и вышел в тупик.

В это время года в седьмом часу было еще темно, и лишь газовый рожок освещал желтоватым светом дома и стройплощадку.

В течение нескольких лет Буэна сопровождал кот, выступавший прямо-таки торжественным шагом, словно эта прогулка по пустынным улицам была чем-то вроде заутрени, к которой они безмолвно отправлялись вдвоем с хозяином.

На Шарантонской набережной кота у него не было. Последние два года жизни жены, после того как она попала под автобус и превратилась в калеку, у Буэна не было времени для прогулок. Приходилось заниматься хозяйством, стирать, убирать, готовить Анжеле завтрак.

А до несчастья он по крайней мере с полчаса прогуливался по набережным, разглядывая пришвартованные суда, бочки, привезенные для оптового виноторговца, буксиры, которые тащили караваны барж с песком, добытым выше Корбейя.