Три комнаты на Манхэттене

Ничего у них не вышло. Оба они были робки, обоих не отпускало ощущение, что в их возрасте все то, что они так неловко пытались проделать, выглядит нелепо, превращается в пародию. А может быть, Маргарита воспринимала это как кощунство? Буэн и сейчас видит ее закрытые глаза, плотно сжатые губы. Она была покорна. Она ведь вышла замуж, и ее новый муж имеет право на ее тело. Но оно оставалось напряженным, сопротивлялось.

— Ну почему ты?… Тебе же хочется.

— А тебе?

— Не знаю…

Возможно, она тоже испытывала желание. И может быть, иной раз ночью ей снились радости, которые она некогда знала. Но в момент, когда нужно было отдаться, все ее существо восставало против этого.

— Привыкнем…

Они пытались много раз.

— Я думал, ты меня любишь.

— Я тебя правда люблю. Прости меня.

— Что тебе мешает?

Но она только повторяла:

— Прости меня. Я не виновата.

И на ресницах у нее дрожали слезы.

Ничего так и не уладилось, напротив, пошло еще хуже. Буэн видел: стоит ему приблизиться к ореховой кровати, как Маргарита вся сжимается, взгляд ее становится жестким, почти ненавидящим.

Он был самец, животное, думающее только о своих удовольствиях. Маргарита страдала даже от того, как он расхаживает тяжелой походкой по дому, где когда-то царили сдержанность и тонкость. Она не переносила запаха его сигар, и с самого начала он выходил курить за дверь.

А кот внушал ей прямо-таки суеверный ужас. С первых же дней он неотступно смотрел на нее, словно пытаясь постичь, какое место она занимает в их жизни — его и хозяина. Порой он ходил по пятам за нею по всему дому, вверх и вниз по лестнице, и его золотистые загадочные глаза, казалось, все время задавали ей этот вопрос. Спал кот в ногах у Буэна, но не засыпал до тех пор, пока непонятное существо, лежащее на соседней кровати, окончательно не затихало.

Хозяйством в ту пору занималась Маргарита.

— Ты не пойдешь прогуляться?

Она не любила, когда Буэн торчал дома во время уборки. Он надевал кепку и отправлялся бродить по улицам, заходя иной раз очень далеко; размеренно и неторопливо шагая, он порой добирался по набережным до квартала, где когда-то жил.

Буэн не чувствовал себя ни счастливым, ни несчастным. Он заглядывал в бистро, выпивал стаканчик красного, как некогда на стройке во время перерыва. Разница заключалась лишь в том, что тогда он был среди людей, похожих на него, покрытых так же, как он, пылью или грязью. Они говорили громкими голосами, смеялись, чокались.

— Алиса, моя очередь ставить. Налей-ка всем!

Буэн долго работал в самом центре города, когда соединяли бульвар Осман с Большими бульварами. Потом участвовал в реконструкции внешних бульваров, сносил старинные оборонительные валы. И всюду отыскивался небольшой симпатичный бар, где люди встречались по нескольку раз в день. Нередко они там и перекусывали принесенными из дому припасами. Его первая жена Анжела считала такую жизнь совершенно нормальной. Детей у них не было, но они не пытались выяснить, кто виноват — он или она.

Анжела не была изысканной. Она была веселая, шумно веселая. Обожала кино. Днем смотрела фильмы одна, вечером нередко просила Буэна сводить ее еще на одну картину. По субботам они ходили на танцы. Летом в воскресенье садились в поезд и отправлялись куда-нибудь недалеко за город, там завтракали, знакомились с какой-нибудь симпатичной парой, распивали с ними бутылочку-другую вина. Было жарко. Они обливались потом. Купались в реке. Анжела плавать не умела и барахталась у берега.

На обратном пути во рту был странный привкус — жаркого, которое они ели, вялых листьев, речной тины. Голова чуть-чуть кружилась — наверное, от выпитого. Анжела держала Эмиля под руку, и чем ближе они подходили к дому, тем тяжелей она повисала у него на руке.

— Я так устала, прямо помираю.

Ее забавляло, что она под хмельком.

— Слушай, ноги у тебя не отваливаются?

— Нет.

— Спорим, что захочешь меня…

— Может быть.

— Я тоже хочу, только вот не знаю, не засну ли. Ну, если засну, тем хуже для тебя.

Все было просто. Все шло легко, без трагедий. Случалось, что и ужин был не готов, и кровать не застелена.

— Представляешь, я почти весь день проспала. Но это ты виноват. Если бы ты меня не промучил до двух часов…

Маргарита сочла бы ее вульгарной. Да, Анжеле была присуща вульгарность, та славная, здоровая вульгарность, какой отличался и сам Эмиль.

— Скажи-ка, ты мне уже изменял?

— Бывало.

— И теперь бывает?

— Время от времени, если подворачивается случай. На стройке вечно крутятся разные девчонки.

— А тебе не стыдно пользоваться этим?

— Ни капли.

— И тебе с ними так же приятно, как со мной?

— Вовсе нет.

— А почему?

— Потому что тебя я люблю. А с другой это все равно как распить бутылочку.

— Знали бы они, что ты о них думаешь!

— Не бойся, не огорчились бы. Бывает, мы передаем их друг другу.