Три комнаты на Манхэттене

Николь смотрела на него любезно, просто, с великолепным самообладанием.

— Поднимались ли вы вдвоем навестить раненого?

— Нет, господин председатель. Я ходила к нему одна в девять часов, относила ему ужин.

— Следовательно, посещения Маню не были связаны с уходом за Большим Луи?

— Нет, господин председатель.

— Хорошо, на ответе не настаиваю… В этот вечер вы не ждали никого из ваших приятелей?

— Никого! Они уже несколько дней ко мне не приходили.

— И вам известно, почему не приходили?

— Потому что знали, что мы предпочитаем быть одни.

Присутствующие наблюдали за Лурса, пожалуй, еще с большим любопытством, чем за Николь, и Лурса внезапно захотелось им улыбнуться.

— В котором часу Эмиль ушел от вас?

— Около полуночи. Я настояла, чтобы он вернулся домой пораньше и лег спать, так как у него был усталый вид.

— И это вы называете рано ложиться?

— Обычно он уходил в два-три часа ночи…

Рожиссар вертел в пальцах карандашик и разглядывал его с бесконечным интересом.

— Вы говорили о Большом Луи?

— Точно не припомню, но думаю, что нет.

— Когда Маню расставался с вами на пороге вашей спальни, он решил немедленно отправиться домой. Однако несколько минут спустя ваш отец видел, как он спускался с третьего этажа. Это верно?

— Совершенно верно.

— А что, по вашему предположению, Маню делал на третьем этаже?

— Он вам об этом сказал. Он услышал шум и пошел посмотреть.

Судья вполголоса спросил что-то у своих помощников. Все трое пожали плечами. Взгляд в сторону Рожиссара, который потряс головой, взгляд в сторону Лурса…

— Спасибо… Можете быть свободной…

Николь слегка нагнула голову, как бы в поклоне, с самым непринужденным видом села рядом с отцом и тут же взялась за свои обязанности секретарши. Председатель кашлянул. Рожиссар чуть не сломал свой карандашик. В глубине зала снова произошло движение, хотя никто толком не знал, чем оно вызвано…

— Введите следующего свидетеля… Эдмон Доссен… Клянитесь… правду… правду… правую руку… к присяжным… Клянитесь… Здесь приложено медицинское свидетельство, удостоверяющее, что вы только что перенесли серьезную болезнь и что в связи с вашим состоянием вам прописан щадящий режим…

Эдмон действительно был бледен, как-то по-женски бледен. Он знал это. И играл на этом. Не испытывая ни малейших угрызений совести, он взглянул прямо в лицо Маню.

— Что вы знаете об этом деле? Повернитесь лицом к господам присяжным. Говорите громче…

— Пришлось вернуть все вещи, как в Эксе…

— Вы имеете в виду Экс-ле-Бэн, где вы играли в ту же игру, назовем ее условно «в гангстеры», и где вы возвращали похищенные предметы?

— Их просто клали каждое утро у источника, и полиция их находила… В Мулэне мы решили собрать сначала побольше трофеев… Главным образом потому, что в нашем распоряжении был целый этаж…

— В доме вашего дяди, не так ли? Как относился к вашему поведению подсудимый?

— Он все принимал всерьез… Я первый сказал остальным, что из-за него у нас будут неприятности…

Казалось, Лурса не слушает. Минутами он будто спал, скрестив на груди руки, опустив голову, и помощник судьи, не выдержав, толкнул председателя локтем.

— Как по-вашему, был ли подсудимый напуган ходом событий?

— Он совсем с ума сходил… Особенно когда Большой Луи стал требовать денег.

— Вам известно, что он воровал эти деньги?

Ответа на вопрос не последовало. Николь, порывшись в папках, вытащила какой-то листок и протянула отцу.

— Один вопрос, господин председатель… Не будете ли вы так добры спросить свидетеля, имел ли он отношения с девицей Пигасс, которую пока что безуспешно разыскивает полиция?

— Вы слышали вопрос? Отвечайте.

— Да… То есть…

— Много раз? — настаивал Лурса.

— Всего один…

Печка по-прежнему дымила. Стрелки медленно переползали по желтоватому циферблату часов, висевших над головой судьи.

И по-прежнему, как въедливое мурлыканье, все те же формулы, все те же слоги, повторенные десятки раз, уже потерявшие всякий смысл, ставшие простым припевом:

— Повернитесь к господам присяжным… Вопросов у защиты нет?

Лурса вздрогнул от неожиданности, так как думал совсем о другом. Думал о том, что его племянник Эдмон не доживет до старости, что ему осталось жить всего года два-три.

Почему? Да просто так показалось! Он глядел на племянника большими затуманенными глазами. Такой взгляд бывал у Лурса, когда он проникал в самую суть вещей.

Вопрос? Какой вопрос? Все это бессмысленно! Целая груда желтых папок полна ими, вопросами и ответами. Самыми разнообразными, включая времяпрепровождение Эдмона вечером седьмого октября.

Он просидел в «Боксинг-баре» примерно до полуночи. Вернулся к себе домой, и Детриво проводил его до подъезда.

Может быть, это была правда, может быть, нет, этого установить не удалось…

Если Эдмон убил Большого Луи…

Он на это способен! И Детриво тоже! Все они вполне на это способны, без всяких побудительных мотивов, просто потому, что таково логическое завершение игры!

Даже Эмиль!..

Почему Лурса ни разу не приходило в голову, что стрелял в Большого Луи Эмиль? Вот он сидит напротив, он снова весь напрягся, с ненавистью глядит на Доссена младшего!