— Потому что с тех самых пор, как его двенадцатилетнюю невесту вернули из плена вернули по частям в двух сотнях сундучков, Раслер больше никогда не спит. Бродит по замку, как призрак, воет и скулит, и калечит всех, кто попадется под руку. До твоего появления, пташка, сумасшедший девственник не спал шесть лет.
Шесть лет без сна? В поисках ответа мейритина поймала взгляд Наследника костей — и осознала, какой непозволительно слепой была с самого начала. Теургия, ну конечно же. Вот откуда этот сиреневый взгляд: наверняка, он использует чистые потоки. Сначала были нужны маленькие порции, но страшно представить, какими они стали за шесть лет.
Боги, да этот мальчишка убивает себя! И ради чего? Ради смерти двенадцатилетней соплячки? Да они знать не могли, что такое любовь и привязанность.
Киирис с трудом приструнила растущее негодование, хоть ладони нестерпимо зудели от желания хлестать наследника по щекам до тех пор, пока проклятая синева не покинет его взгляд. И чего только завелась? Как будто ей не все равно, сколько лет отмеряно этому убийце? Судя по насыщенности цвета — возможно, год или два? А если так, то уже второму сыну беспощадной королевы Бергаты не судьба дожить до тридцати. Значит ли это, что проклятье, о котором Дэйн говорил с такой небрежностью, действительно существует?
— Киирис — рас’маа’ра, — вторгся в ее размышления Дэйн. — И она ею останется до тех пор, пока мы не решим, как лучше всего поступить. Наверное, я не один, кому не хочется видеть ее обезглавленной?
— Вот еще, — фыркнул Рунн, — эта пташка слишком сильно меня заводит, чтобы я вот так просто отказался от желания попробовать ее на вкус.
— Кажется, я предельно ясно высказался на этот счет.
— Засунь свою ясность в задницу, братик, потому что одного твоего «я запретил» недостаточно, чтобы убрать меня с пути.
Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами, а потом их зарождающуюся перепалку остановил Раслер.
— Я не претендую на мейритину, но спать она будет в моей постели. Каждую ночь. Я смогу позаботиться о ее безопасности.
— Как ты позаботишься о ней, если спишь, как убитый, стоит этой девчонке придвинуть задницу? — Рунн сделал все, чтобы все распробовали его недовольство. — Матушка при тебе ей оплеух отвесила таких, что девчонка чуть не отдала богам душу, а ты и ухом не повел.
— Это больше не повторится, — механически ответил Раслер. — Но мейритина должна спасть со мной.
— Ага, а я тогда забираю ее каждый нечетный день, — осклабился тенерожденный. — Императору остаются четные дни. Только давайте договоримся, не затрахивать бедную девчонку до потери сознания, не забывать ее баловать подарками и кормить. Ничего не забыл?
Он определенно издевался, но Раслер передернул плечами и бросил: «Я согласен».
Лицо Дэйна оставалось непроницаемым. О чем он думает, рассматривая Киирис с таким видом, будто ищет то, что потерял — и не знает, что именно? Ведь он может одним лишь словом закончить эту вакханалию. И что дальше? Забрать для себя или проявить щедрость и подарить кому-то из братьев? Почему, в конце концов, никто не спросит, готова ли она ходить по рукам, как трубка с курительными травами?
В унисон своим наставлениям Соблазнительница громко и томно выдохнула.
— Нужно найти таэрн и ключ, — наконец, сказал Дэйн. — А до тех пор Киирис должна быть под присмотром одного из нас. И когда я говорю «под присмотром», я имею ввиду совсем не то, что ты сказал. — Император пришпилил Рунна недвусмысленным взглядом. — В арахане полно шлюх, если у тебя между ногами чешется.
— Но там нет ни одной богини с тремя душами, — тут же парировал тенерожденный. — Но если тебе станет легче, готов поклясться на сиськах Рассветной, что не сделаю ничего такого, чего рас’маа’ра сама не захочет. Но при условии, что и ты, и полудурок согласитесь на то же самое.
— Я уже сказал, что хочу лишь, чтобы Первая кровь лежала в моей постели — и ничего больше, — напомнил Раслер.
— Ну а ты? Или кишка тонка? — подначивал императора Рунн.