Три косточки тамаринда

– Ты не виноват, – проговорила Марина. – Не ты нажимал на курок. Он бы тебя убил…

– Да, он бы меня убил, скорее всего. И это меня, к несчастью, никак не оправдывает.

Одной рукой придерживая руль, второй Павел порылся в бумажнике и вытряхнул оттуда затертый полароидный снимок: он сам, молодой, если не сказать юный, в спортивном костюме «Адидас», и девочка лет семи, глазастая, с большим носом с горбинкой и очень серьезная, стоит, прижав к груди потрепанного игрушечного львенка.

– Это Аня, моя дочь. Она у меня настоящая красавица. Ты видела ее на пляже, даже приревновала!

Он тихо засмеялся. От Марины не укрылся его беглый, полный нежности взгляд, брошенный на фото.

– Ты хочешь сказать… Аня и есть та самая девочка?

Павел утвердительно кивнул:

– Она дочь Самира и Лалы. Когда началась стрельба, она спряталась. А потом… Я усыновил ее, точнее, оформил опеку. Всеми правдами и неправдами выбивал нужные разрешения, всех знакомых на уши поднял. Родственников у нее не осталось, так что… Никто не мог уяснить, на что мне какая-то чужая девчонка, каких только домыслов не строили! А Аня… Она не говорила до десяти лет. Почти три года… Мои гулянки и пьяные дебоши, естественно, отошли в прошлое. Я хотел стать если и не образцовым отцом для Ани, то хотя бы приличным… Януш Корчак, кажется, говорил, что дети – это души, данные нам на хранение. Я старался ее хранить. Было сложно, чего уж тут греха таить. И у нее характер будь здоров, и у меня тоже. Когда становилось невмоготу и мысли одолевали всякие, ехал на большой железнодорожный перегон, вставал под мост, когда по нему гнал товарняк, и орал со всей дури. Помогало. А потом стало легче, нашли с ней общий язык, и все как-то устроилось. Теперь мы лучшие друзья. После школы Анютка поступила в институт, я отправился путешествовать. Сперва по России, потом в Азию заглянул. Очень много всего переосмыслил.

– Ты про религию? Я заметила у тебя крестик…

– Я про все. И про религию, и про людей, и про мир… Заглядывал в несколько наших монастырей, был в ашраме, в Тибете год прожил. А потом меня занесло в Таиланд. И приснился мне один сон, содержание которого пересказывать я тебе не буду, но он заставил меня здесь задержаться.

– И вот ты по-прежнему здесь, – улыбнулась Марина.

– Именно так. Выдал дочку замуж за вроде бы неплохого американского парня. Удачно или нет – время покажет. Они сейчас на Самуи, а потом домой, в Цинциннати.

– И теперь твоя миссия выполнена?

Павел улыбнулся ей многозначительно и не ответил.

С полчаса ехали молча. Оба обдумывали историю, рассказанную Павлом, и вспоминали Анну – в день ее свадьбы на берегу Андаманского моря, и в день, когда погибли ее родители.

От равномерного рокота мотора Марина незаметно для себя задремала. Проснулась она от того, что теплые губы коснулись ее губ. В животе ошеломительно быстро расцвел огонь. Она распахнула глаза. Тьма снаружи чуть расступилась, но приборная панель светилась еще ярко.

– Приехали.

– Где мы?

– Где-то в провинции Сураттани. Скоро рассвет. Пойдем.

Каменная тропинка вилась по склону холма. Иногда ветки трогали Марину за волосы и плечи, листва на них была жесткая, как и у всех местных растений. Она молилась, чтобы под ноги им не попалась змея. Наверное, Павел думал о том же, потому что в одной руке у него была палка, а в другой фонарик, луч от которого высвечивал большое овальное пятно впереди.

Наконец Павел замедлил шаг и вовсе остановился.

Стремительно светало. В тропиках ночь вообще очень быстро сменяется днем – и наоборот. Марина, затаив дыхание, смотрела, как проступают очертания дальнего склона. Перед ними раскинулось ущелье, через которое был переброшен железнодорожный мост с зубчатыми опорами, уходящий в тоннель над их головами. До ближайших клепаных опор оказалось никак не больше десяти метров.

– Теперь ждем поезд и кричим.

– Что?!

Павел оживился:

– Именно так! Кричим. Я покажу как.

– Будто я кричать не умею, – фыркнула Марина. – И все равно не буду.

– Будешь. Подумаешь о том, что хочешь умереть. Подумаешь о том, что не хочешь умирать. Вспомнишь свою маму. Этого довольно, чтобы закричать. А здесь – можно. Вон он идет, смотри.

Хотела бы Марина возразить. Но поезд большой оранжевой гусеницей уже вползал на мост с противоположного края. Шум все нарастал.

И тогда Павел закричал. Сначала это был скорее просто звук «аааа», но он становился все громче и будто ускорялся. Жестами мужчина подначивал Марину, чтобы и та закричала.

Марина растерялась. Увидеть Павла в таком глупом положении она не ожидала.

Но еще больше она не ожидала, что закричит сама.