Три креста

Когда Кьярина и Лола были маленькие, они всегда останавливались перед крестом, чтобы прочитать молитву. Сейчас их охватило волнение, растерянность и даже чувство стыда за то, что они стоят тут вдвоем, без тети, — будто украдкой.

— Может, тебе лучше не выходить замуж?

Кьярина отвернулась от креста и отошла в сторону:

— Почему ты мне это сказала именно здесь?

— Разве это грех?

— Не знаю, а что если да?

— Лучше пойдем!

В душе Кьярины боролись два чувства: ее настойчивое желание поговорить и священный трепет перед крестом.

— Тетя, должно быть, устала, — сказала она.

— Тем лучше! Пока она будет отдыхать, я как раз с ней поговорю. Сейчас или никогда!

— Смотри, если она рассердится — ты будешь виновата!

— Хорошо, беру вину на себя.

Тем временем подоспела Модеста, запыхавшись от ходьбы. Лола взяла ее под руку:

— Тетя, Кьярина должна тебе кое в чем признаться.

— И для этого ей нужны посредники?

— Да, без меня ей не справиться.

— Вечно вы дурачитесь, даром что одной уже пятнадцать, а другой — семнадцать лет!

Тут Кьярина с разбегу дала Лоле тумака.

— Ай, больно же!

— Так тебе и надо, не можешь держать язык за зубами!

— Ой-ой-ой, как больно!

— Так, хватит с меня ваших выходок, выкладывайте, наконец!

— Пусть Кьярина сама рассказывает. Я даже слушать не стану.

Тем временем Кьярина уже обливалась слезами, не стесняясь присутствия незнакомых женщин, смотревших на нее с любопытством.

Модеста, снова вспомнив о вчерашней ссоре, сказала:

— Даже не пытайтесь вывести меня из себя, вам это не удастся. Стыдно должно быть, ведь вы уже совсем взрослые, невесты, можно сказать!

— Невесты, значит? — засмеялась Лола.

Модеста задумалась было, не сказала ли она чего лишнего, но Лола перебила ее мысли:

— Как раз об этом Кьярина и хотела поговорить с тобой!

Она произнесла эти слова серьезно, выпрямившись от волнения, будто натянутая струна.

Тем временем Кьярина перестала плакать и наградила свою поверенную очередной порцией тумаков. Модеста с трудом разняла сестер и, обратившись к старшей, спросила:

— Это правда? Отвечай, да или нет?

Лола, хныча от боли, заголосила вместо сестры, чтобы досадить ей:

— Правда, правда!

Тут Кьярина, которая не знала, куда себя девать от смущения, бросилась сестре на шею и, вся дрожа, обняла ее крепко-крепко. В этом порыве было столько нежности, что Лола уже раскаивалась в собственной мстительности, и, прижав к себе Кьярину, пообещала себе никогда, никогда не оставлять ее.

Не обращая внимания на женщин, которые теперь смеялись, Модеста обняла и расцеловала своих племянниц.

Лола рассказала ей, что один молодой человек, служащий из Агентства по управлению государственным имуществом, давно влюблен в Кьярину и теперь, убедившись во взаимности своих чувств, намерен просить ее руки.

Домой все трое вернулись вне себя от радости. Модеста дала слово Кьярине, что будет держать новость в секрете, однако в тот же вечер рассказала обо всем Джулио. Тот, задумчиво теребя подбородок, ответил:

— Нужно выяснить хорошенько, кто он такой.

— Наверное, стоит предупредить Никколо?

— Я бы подождал. Вряд ли он отнесется к этому серьезно, да еще, чего доброго, станет подтрунивать над Кьяриной.

Что до Кьярины, то та боялась даже выходить к ужину, однако после долгих уговоров сестры уступила. За столом она чувствовала себя неловко, а заметив, что дядя Джулио, как никогда, серьезен, совсем ушла в себя.

— Пойдем, поиграем на пианино, — предложила Лола после ужина.

— Что-то не хочется…

— Боже мой, да перестань ты, наконец!

— Не могу, мне не по себе… Нужно как-то отвлечься…

— Вот я и говорю — давай поиграем!

— Нет, я буду волноваться еще больше!

— А ты закрой глаза, — предложила Лола.

— Не могу, не могу.

— Давай я сама тебе их закрою. Ну как, полегчало?

Кьярине хотелось остаться наедине со своими чувствами.

— Я и сама не могу понять, что со мной происходит.

— Может, ляжем спать пораньше?

— Нет, я хочу посидеть в темноте. И чтобы окно было открыто. Постараюсь успокоиться.

Из окна спальни виднелись поля, раскинувшиеся от Порта Овиле до Порта Писпини. Уже почти стемнело, и деревня была окутана серым маревом. Лишь над стенами Сиены на небе оставалась полоска света, которая постепенно растворялась во мраке. В садах гулял ветер, врываясь в пределы городских стен. Где-то раздался стук закрывающейся ставни: он облетел сады глухим эхом и замер под сводами Фонтана Фоллоника[4], которые до половины ушли в землю и были покрыты мхом, омываемым тонкими струйками воды. Бездушная, мертвая громада городских домов тихо дремала и не слышала, как листья старой липы под окном одной из спален задумчиво падали вниз один за другим, срываемые легкой девичьей рукой.

Лола сидела в гостиной с учебником. Кьярина повернулась спиной к окну и внимательно посмотрела на распятие из черного дерева и слоновой кости, венчавшее изголовье кровати, — подарок ко дню ее первого причастия.

VII