Три круга Достоевского

Тиранический стиль мышления проявляется не в вакууме. Луч­ше всего способствует его развитию среда, обладающая догмати­ческим, стереотипным стилем мышления. В «Селе Степанчикове..» его представляют некоторые порабощенные Фомой люди. Они смирились со своим положением, некоторые даже довольны им. Они славят Фому и считают, что только он способен дать им сча­стье. Вопроса «почему» обладатели этого стиля мышления про­сто не ставят. На их глазах шоры. Лишь доведенные до предела, они способны взбунтоваться. Но лишь на миг. Взбунтовавшись они попадают в еще большую покорность. Формулу этого явле­ния Достоевский дает в «Дядюшкином сне». «Для слабых и пус­тых характеров, привыкших к постоянной подчиненности и реша­ющихся, наконец, взбеситься и протестовать, одним словом, быть твердыми и последовательными, всегда существует черта, — близ­кий предел их твердости и последовательности. Протест их быва­ет вначале обыкновенно самый энергичный. Энергия их даже до­ходит до иступления. Они бросаются на препятствия, как-то за­жмурив глаза, и всегда почти не по силам берут себе ношу на плечи. Но, дойдя до известной точки, взбешенный человек вдруг как будто сам себя испугается, останавливается, как ошеломлен­ный, с ужасным вопросом: «Что это я такое наделал?» Потом не­медленно раскисает, хнычет, требует объяснений, становится на колени, просит прощения, умоляет, чтобы все было по-старому, но только поскорее, как можно поскорее!..» [2, 387].

В «Селе Степанчикове...» тираническому стилю мышления Фомы дротивостоит самокритичный стиль мышления Ростанева. Этот стиль базируется на пристальном внимании к реальности и стремлении во всех ее невзгодах обвинить только себя. «Я, бра­тец, еще не знаю, чем я именно провинился, но уж, конечно, я виноват» [3, 11] — вот образец этого стиля. Обладатель этого стиля Ростанев иным людям казался «малодушным, бесхарак­терным, слабым». «Конечно, он был слаб и даже уж слишком мягок характером, но не от недостатка твердости, а из боязни оскорбить, поступить жестоко, из излишнего уважения к другим и к человеку вообще» [3, 14]. Этот стиль противостоит тираниче­скому, но побороть тиранию он не смог.

Тираническому противостоит и иронический стиль мышления, присущий Ежевикину. Это отрицание чего-либо под видом его утверждения. Ирония слаба, чтобы осилить тиранию. Но она есть первый шаг к этому.

Касаясь нравственного лица героев, Достоевский противопо­ставляет ценности лжеценностям, заостряя главное внимание на последних. Он показывает, что в Мордасове люди стыдятся по­ступков нравственных. Произошло искажение ценностей. Но в «Селе Степанчикове...» безнравственность вынуждена маскиро­ваться под нравственность.

Достоевский показывает, что в жизни нравственные оценки нередко зависят от точки отсчета, от установки. Точка отсчета Фомы — тирания. А потому любой поступок героя, до тирании не дотягивающий, воспринимается как высокий. Точка отсчета Ро­станева — человечность. Поэтому любой его твердый поступок воспринимают как низкий. Так часто доброго оценивают злым, злого — добрым, путая точки отсчета.

В сибирских повестях впервые ставится очень важная проб­лема, касающаяся справедливости. Может ли быть справедливым «человек, испытавший в прошлом много несправедливостей? Мо­жет ли он быть судьей других? Видимо, возможны оба противо­положных ответа. Но Достоевский заостряет внимание на том, что это будет далеко не самый лучший судья. Это — норма. Об­ратное возможно как исключение.

Затронутая в сибирских повестях проблема деятельности об­нажает одну, ранее не встречавшуюся мысль. Дается дополни­тельное объяснение бездеятельности. Я уже говорил, что один из героев «Села Степанчикова...» не заступился за другого, исходя из прагматистских соображений. Сам герой приводит еще одну причину своей бездеятельности. Заступаться за Ростанева бесг полезно для самого Ростанева и унизительно для заступающегося. Может быть, в данном случае герой хитрит. Но проблему вскры­вает. Иногда, действительно, деятельность по защите человека ставит защищающего в положение глупое. Он доказывает, при­водит доводы — и вдруг защищаемый в силу ли своей прагматич­ности или в силу смиренности без вины признает свою вину. Же­лание избежать такого положения и ведет порою людей к рав­нодушию.

Далее, Достоевский развивает свою мысль, что не всякая де­ятельность — благо. Важно учитывать не только сам факт дея­тельности, но и ее направленность. Иначе карьериста мы примем за образец человека.

Высказанное вскользь Голядкиным «цель оправдывает средства» здесь повторяется. В узком варианте: «успех все оправды вает» [2, 338]. И в предельно широком обобщении: «все позволительно» [2, 327].

Проблема цели и средств в сибирских повестях настолько обо­стрена, что даже Ростанев, вопреки своей сути, говорит: «Зна­ешь, брат, надо хитрить. Поневоле Талейраном сделаешься» [2, 40]. Он только говорит. Но если уж такой герой высказывает по­добные мысли, то, значит, они носятся в воздухе.