Три круга Достоевского

При этом надо заметить, что Достоевский совсем не забывает о роли среды в формировании человека, — о чем и говорилось по кругу второму. Но главным образом его интересует проблема уже сформировавшееся человека. Каков он, человек существующий? Достоевский рассматривает человека не только как становление, но и как ставшее. Можно, конечно, интересоваться, что породило князя Валковского: среда, наследственность? И это важно для урока на будущее. Но, положим, Ихменеву, вынужденному об­щаться с князем, все равно, что того породило. Ему важнее знать сущность этого человека. Достоевский попользует оба подхода к человеку, но главное для него — человек, каков он есть. Как ставшее.

Потому-то Достоевский и отходит от служебной зависимости своих героев. Исследует не столько их официальную, сколько частную жизнь. Тенденция в творчестве Достоевского — именно уход от изображения официальной жизни. И это говорит об уси­лении внимания не к социологии человека, а к его философии. Писатель не хочет двусмысленности, не хочет, чтоб внешнее, слу­жебное затмило внутреннее, частное.

Более того, в одном из своих наиболее значительных образов Достоевский показал невыразимость сути человека через его служебную деятельность. Инженер Кириллов приехал строить мост. Но его духовный мир совсем иного склада. Он не способен что-либо строить во внешнем. Он способен к строительству вну­треннего, он строит свою личность. И не случайно из романа не ясно, как строил этот герой мост и строил ли он его вообще.

Человек у Достоевского всегда в центре повествования. Его не могут подменить никакие «мосты». И сами-то «мосты» интере­суют писателя лишь с точки зрения того, что они несут человеку.

Достоевский понимает, что современный ему человек далеко не совершенен. В нам много «грязи». Но есть и «брильянты». И сам он постоянно отыскивает светлое в человеке. Обнажив при этом много «грязи». Писатель в этом не виноват. Он сам по себе незлобив. Он в каждом пытается найти человеческое. И находит. Оказывается, что даже острожный плац-майор его имеет. Он лю­бит свою собаку. Конечно, собаку. Конечно, свою. Но ведь это плац-майор.

Достоевский не торопится с провозглашением величия челове­ка. В человеке должно преобладать величие. Но пока не преоб­ладает. И провозглашать в этих условиях величие означало бы воздвигнуть на пьедестал высокого низкое, увековечить это низ­кое. Оно при этом будет принято за высокое. И начнется цепная реакция понижения человеческих ценностей. При полном спо­койствии мысли и совести. При величии мертвом, при лжевеличии.

Не величие человека видит прежде всего Достоевский, а его сложность. Человек — это сложно, человек — это тайна. Такое при­знание заставляет думать, искать, анализировать. И уже в этом видна неуспокоенность человека как аспект его сложности.

Исход философии Достоевского — человек сложен, человек — тайна. В записной тетради есть весьма характерная запись: «Сло­жен всякий человек и глубок, как море, особо современный, нерв­ный человек» [ЛН, 83, 417]. Конец предложения говорит о соци­ологии человека, начало — о его философии. Сложен всякий че­ловек. Всегда. И всякий. Нет простых людей, простыми они лишь кажутся. Кажимость простоты скрывает сущность сложности. В произведениях Достоевского и обнажается за простотой слож­ность. Обитатели острога кажутся сначала автору толпой, мас-< соД причем весьма простой — уголовники. Они грубы, безжалост­ны и покорны начальству.

Затем видимость простоты рушится. Сначала рушится просто­та покорности. Оказывается, покорны арестанты лишь «до из­вестной степени». Зате(м рушится простота массы. Каждый из; арестантов индивидуален. Каждый сложен по-разному, но сложен каждый.

Сложен герой «Записок из подполья». И само его существо­вание есть упрек упрощающим человека. Этот герой постоянна противоречив. Хочет ссор и уходит от них. Хочет делать добро — делает зло. Если он говорит: «сию минуту уйду», то ясно, что он: никуда не уйдет. Замечая свою двойственность, думает переде­латься, считая двойственность аномалией. Но затем понимает что это есть норма, что «на самом-то деле и переделываться-то, может быть, не во что» [5, 102].

В противоречиях почти каждый герой «Идиота». Не лишен их и главный. Хотя в нем высветлена одна сторона противоречия — «брильянты». У Рогожина — другая, «грязь». Но и Рогожин иног­да проявляет «брильянты». Он вдруг потянулся к чтению. На миг, с утилитарной целью, но все же. Келлер может дежурить у пос­тели больного постороннего ему человека и писать клеветнические статьи. Бурдовский — уже в его фамилии отражена какая-то перемешанность разнородного. Он кажется алчным и бесчестным.