Три круга Достоевского

Много примеров и беспокойной совести. Один из них — это уже упоминавшийся пример с русским солдатом Фомой Даниловым, поступки которого в плену никто, кроме его совести, судить не мог. Но совесть героя была самым строгим его судьей. И он поступил по совести. «И никакой кривды, никакого софизма с совестью: «Приму-де ислам для виду, соблазна не сделаю, никто ведь не увидит, потом отмолюсь1, жизнь велика, в церковь пожертвую, доб­рых дел наделаю». Ничего этого не было, честность изумитель­ная, первоначальная, стихийная. Нет, господа, вряд ли мы так поступили бы» [1895, 11, 16]. Здесь бессовестности людей из сло­ев далеко не низших противопоставляется глубокая совесть чело­века из народа. Его никто из своих не видел, но он поступил так, как надо.

Никто не видел и преступления Раскольникова, да и прямых улик против него не было. Достоевский не случайно так обставил «эксперимент» героя. Он хотел показать роль совести в жизни лю­дей. Кто увел героя в острог? Не только страх. И не столько страх. Увела совесть. В иные моменты герой пытался усыпить ее разу­мом. Но совесть его выше разума. Она стала настолько растрево­женной, что всякий путь, кроме как в острог, исключался. Да и в остроге совесть не дает Раскольникову покоя. И наказание со сто­роны собственной совести куда страшнее наказания со стороны официозности. Разум Раскольникова пытается реабилитировать его. Совесть мешает этому. «Поздно, пора. Я сейчас иду преда­вать себя. Но я не знаю, для чего я иду предавать себя» [6, 399]. Раскольников говорил это искренне. Он не знает. В силу ума не знает. Его ведет совесть, которая никогда в нем накрепко не за­сыпала, было лишь ее помутнение. И наличие совести в герое спо­собствует тому, что читатель как-то невольно лучше настроен к убийце Раскольникову, чем, положим, к никого не убившему Лу­жину.

Проблему уснувшей и разбуженной совести поднимает Досто­евский в «Сне смешного человека». Есть эта проблема в «Идиоте», «Подростке», «Бесах», «Братьях Карамазовых». В последнем ро­мане интересны мысли черта о совести. Он убежден, что раньше люди боялись мук ада. Теперь говорят о муках совести. «Ну и кто же выиграл, выиграли одни бессовестные, потому что ж ему за угрызения совести, когда и совести-то нет вовсе. Зато пострадали люди порядочные, у которых, еще оставалась совесть и честь... То-то вот реформы-то на неприготовленную-то почву, да еще списан­ные с чужих учреждений — один только вред! Древний огонек-то лучше бы» [10, 10, 172].

Черт не верит в совесть людей и уповает на «древний ого­нек» — на наказание внешнее, физическое. Он прав, если принять за правильные его исходные посылки. Он исходит из безличности, из ориентации человека на «иметь». При такой установке, конеч­но, эти люди выиграют при отсутствии наказания внешнего. Про­играют совестливые. И мысли черта логически не опровергнешь.

Достоевский и не стремится к логическому опровержению. Он просто исходит из иной посылки: главное для человека — «быть», главное — личность. При такой установке-личности не проиграли, проиграла безличность.

В «Дневнике писателя», касаясь проблем частных, Достоевский высказал интересную, общего порядка мысль: «Позорное и пороч­ное несет само в себе смерть, и рано ли поздно ли, способно каз­нить себя» [1895, 11, 115]. Это уже было ответом, высказанным будущему черту. Черту, который говорил (в передаче Ивана): «Со­весть! Что совесть? Я сам ее делаю. Зачем же я мучаюсь? По при­вычке. По всемирной человеческой привычке за семь тысяч лет. Так отвыкнем и будем боги» [10, 10, 184]. Но не стал черт богом. Он казнил себя. Черт — это часть Ивана. Ивана, совестью винов­ного в убийстве отца. Иван не смог «отвыкнуть» от совести. Она погубила усыпляющий ее ум Ивана. Последний сходит с ума. Сделка с совестью оказалась совсем не выгодной. Это в последнем романе Достоевского. Но мысль прошла не только через «Братьев Карамазовых». Она общая, сквозная, кардинальная: совесть как показатель и составная часть личности в конечном счете всегда выгодна. Но, конечно, выгоду по-разному понимают личность и безличность.

Показателем совести является нравственная ответственность человека.

Человек живет в обществе. Робинзонов в мире мало. У обще­ства есть свои интересы, у человека — свои. Хорошо это или плохо, но интересы эти не всегда совпадают, а чаще всего вообще не сов­падают. И общество вынуждено регламентировать права и обя­занности людей. При этом как человек, так и общество имеют (или должны иметь) определенную ответственность.

Есть ответственность юридическая, закрепленная в законах и обеспеченная всей силой государства. Но законы не могут охва­тить всех случаев жизни. Наряду с юридической существует от­ветственность нравственная, силою государственных институтов не обеспеченная.

Оставив в стороне ответственность юридическую, я остановлюсь на нравственной. Незакрепленность ее в законах говорит о ее от­носительной необязательности.