Читаем Три круга Достоевского полностью

Далее автор статьи вольно или невольно подвергает сомнению право Достоевского на защиту своих убеждений. Много раз он при этом употребляет слово «фанатизм». «Фанатизм и упорство Достоевского в защите своих «коренных» убеждений...» (с. 112) — говорится в одном случае. В другом — «еще большим фанатиз­мом в отстаивании своих убеждений...» (с. 114). Далее говорит­ся, что Достоевский «со страстным фанатизмом возражает тем, кто его критикует» (с. 114 — 115). Видимо, автор считает, что защищать свои убеждения — плохо. А не хуже ли менять убежде­ния в угоду внешнего порядка требованиям?

Демократизм Достоевского признается лишь в качестве сти­хийного («Стихийный демократизм великого писателя...» — с. 121). А почему, собственно говоря, стихиен этот пронесенный че­рез всю жизнь демократизм? Так велит стереотип.

Есть и такое: «Чувствуется, что Достоевский болезненно пере­живал в последние месяцы жизни свое одиночество, сознавая, что разрыв между ним и большинством его современников не сгладился, а увеличился. Отсюда — оттенок личного раздраже­ния, вызывающий тон, который сквозит в его полемических за­метках, в частности, в отзыве о писателях-современниках — Гон­чарове, Лескове, Льве Толстом («до чего человек возобожал се­бя»), Щедрине. Даже наедине с собой, склонившись над листа­ми записной тетради, писатель сознает себя окруженным подоз­рениями и враждой, испытывает потребность оскорбить своих про­тивников — не только действительных, но и воображаемых, — на­нести им возможно более чувствительный ответный удар» (с. 114)..

Возникает образ какого-то одинокого, злого пасквилянта, ко­торый уже был представлен читающей публике в 1947 году. Та­кое и опровергать сегодня ка(к-то неудобно. Но все же скажу, что не был автор «Речи о Пушкине» одиноким. Он находил большое соучастие в своих делах читателей. Одинок в среде литератур­ной? Возможно. Но разве такое было только в период запол­нения его последней записной тетради? Да и надо ли слишком-то переоценивать литературную среду? Автор статьи опять-таки исходит из стереотипа о прогрессивных и реакционных. Он берет под защиту даже М. Антоновича и его грубейшую статью против Достоевского. О ее грубости Г. Фридлендер не говорит. Всякая критика «прогрессивных» — в укор критикующему. И не смот­рят, что отрицает Достоевский в «прогрессивных». Может быть, он отрицает то, что и принять-то невозможно. Но автор исходит из иного: те, кто признан нами прогрессивными, правы всегда и во всем.

«Основные реакционные философские и общественно-политиче­ские мотивы, которыми проникнута публицистика «Дневника пи­сателя», настойчиво звучат и со страниц рабочих тетрадей Досто­евского» (с. 111). Таким образом, в разряд реакционных зачис­ляются не только записные тетради, но и неисчерпаемый по мыс­ли «Дневник писателя». Подход к «Дневнику...» устоявшийся, монолитный.

«Реакционный характер», «нападки по адресу социалистов», «раздраженные отзывы», «резко враждебные», «обнаруживает нередко непонимание воззрений», «толкуя вульгарно», «опускается временами до уровня Каткова», «приписывает революционерам», -«игнорирует революционные традиции», «не видит реального рус­ского крестьянина», «фанатически отдавшись», «закрывая глаза», «резко обрушиваясь», «ослепляла Достоевского», «пристрастен и несправедлив» — все это рассыпано по статье о «великом» и «глу­боком».. Или уценено понятие «величие», или творится что-то непонятное.

Вряд ли можно что-либо доказать автору — такой уж стиль мышления. Я и не пытался ничего доказывать. Лишь хотел по­казать состояние дел в науке о Достоевском сегодня.

Но это одна сторона состояния. К счастью, есть и другая. Все надежды на нее.

Но чтобы надежды эти осуществились, нужны большие уси­лия. Творческому подходу мешает обожествление цитат. Мешает и то, что к Достоевскому подходят со своими "мерками, приняв их за абсолютные. Судят художника, не признавая признаваемых им законов. Исходят, скажем, из принципа «человек — это звучит гордо». А тут показано что в человекет что никак к «гордо» отнести, нельзя. Значит, клевета на человека. Исходят из того, что оригинальными мыслителями могут быть только такие-то. Тут обнаруживается мыслитель, в список оригинальных не включен­ный. Значит, и нет в нем никакой оригинальности.

Распространенный способ унижения художника — придирка к слову. Достоевский говорил о спиритизме. И вот уже провозгла­шают, что он защищал спиритизм. Хотя писатель прямо говорил о своем неприязненном отношении к этому явлению. Но утвер­ждают, несмотря на самооценку.

В других случаях как раз и используют самооценку. Высказал Достоевский мысль о неудовлетворенности «Двойником». И этим высказыванием подтверждается мысль о слабости повести. Хотя сам-то писатель был недоволен формой, признается слабой сама суть.

В одном из писем Достоевский просил помолиться за него, так как он грешен. И началось навешивание на писателя «гре­хов» — сам признал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сиделка
Сиделка

«Сиделка, окончившая лекарские курсы при Брегольском медицинском колледже, предлагает услуги по уходу за одинокой пожилой дамой или девицей. Исполнительная, аккуратная, честная. Имеются лицензия на работу и рекомендации».В тот день, когда писала это объявление, я и предположить не могла, к каким последствиям оно приведет. Впрочем, началось все не с него. Раньше. С того самого момента, как я оказала помощь незнакомому раненому магу. А ведь в Дартштейне даже дети знают, что от магов лучше держаться подальше. «Видишь одаренного — перейди на другую сторону улицы», — любят повторять дарты. Увы, мне пришлось на собственном опыте убедиться, что поговорки не лгут и что ни одно доброе дело не останется безнаказанным.

Анна Морозова , Катерина Ши , Леонид Иванович Добычин , Мелисса Н. Лав , Ольга Айк

Фантастика / Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Самиздат, сетевая литература / Фэнтези / Образовательная литература
Сердце дракона. Том 8
Сердце дракона. Том 8

Он пережил войну за трон родного государства. Он сражался с монстрами и врагами, от одного имени которых дрожали души целых поколений. Он прошел сквозь Море Песка, отыскал мифический город и стал свидетелем разрушения осколков древней цивилизации. Теперь же путь привел его в Даанатан, столицу Империи, в обитель сильнейших воинов. Здесь он ищет знания. Он ищет силу. Он ищет Страну Бессмертных.Ведь все это ради цели. Цели, достойной того, чтобы тысячи лет о ней пели барды, и веками слагали истории за вечерним костром. И чтобы достигнуть этой цели, он пойдет хоть против целого мира.Даже если против него выступит армия – его меч не дрогнет. Даже если император отправит легионы – его шаг не замедлится. Даже если демоны и боги, герои и враги, объединятся против него, то не согнут его железной воли.Его зовут Хаджар и он идет следом за зовом его драконьего сердца.

Кирилл Сергеевич Клеванский

Фантастика / Самиздат, сетевая литература / Боевая фантастика / Героическая фантастика / Фэнтези